84-летний Иван Федорович Голуб , капитан второго ранга в отставке, ветеран военно-морской службы на Тихоокеанском и Балтийском флоте, очень общительный и доброжелательный человек. Он осваивает планшет и плетет корзины из упаковочной ленты. Симпатичные поделки — в каждом уголке квартиры, где он живет с супругой Инессой Филипповной. Он долго показывал мне семейные фотографии, заочно знакомил с двумя сыновьями, которые уже на пенсии, внуками. Но когда, наконец, стал вспоминать о тех нескольких днях войны, которые он ребенком провел в концлагере «Озаричи», на его глазах появились слезы.
Родился Иван Федорович в деревне Малиновка Бортниковского сельского совета Бобруйского района, где окончил четыре класса начальной школы. В семье было пятеро детей. Старший брат 28-го года рождения, младшие — сестра 32-го, брат 34-го и сестренка 38-го. О начале войны узнал на второй ее день от отца, который вернулся с отхожих промыслов под Паричами, где работал грабарем на своей лошади. Наутро вместе с другими мужчинами отец ушел в бобруйский военкомат. На тот момент ему было 36 лет. Больше об отце семья не слышала.
— Мы немцев увидели где-то на восьмой день войны. Они прибывали под Рогачев, где шли бои, на машинах и мотоциклах. Не зверствовали, просто пробежались по деревне: «мамка, млеко», «мамка, яйко». Нахватали всего и уехали. Впечатления неприятные, но для нас, деревенских ребят, в новинку были мотоциклы с прибамбасами, раскормленные рожи с автоматами. Запомнилось, что мою бабушку Саломею, которой было под шестьдесят лет, когда она увидела немца с автоматом, паралич хватил — ноги отказали. И она практически всю войну уже не могла обходиться без помощи. Потом появились полицаи, были назначены старосты, сельская управа…
В пяти километрах от нас, в лесу, располагалась партизанская зона. Партизаны делали вылазки на станцию «Телуша», в Ковали и подрывали железнодорожное полотно, а отступали через нашу деревню. Запомнилось, как в 43-м году мы неделю прятали под полом в сарае раненого партизана. Обычно партизаны брали хлеб, то, что можно покушать, а тут раненого оставили. И мы со старшим братом целую неделю караулили, чтобы немцы или полицаи не просекли его. Это смертельно было для всей семьи, и не только для семьи, но и для всей деревни. Староста деревни Рыгор Балыка держал связь с партизанами. Когда доставляли этого партизана до соседней деревни, мы с братом тащили саночки, а Рыгор показывал, где надо ехать, чтобы не заметили.
В 44-м году в нашей хате квартировали немецкие офицеры, а нас, пятерых малолетних детей с матерью, выгнали на улицу. Мы жили у соседа через дорогу. А где-то 8 марта немцы оцепили на рассвете всю деревню и семь семей красноармейцев из наших 50 дворов стали грузить в крытую машину. Туда попали три семьи, отцы которых ушли с моим на войну, еще три семьи, чьи мужчины находились на службе в армии, и семья моего дядьки, потому что брат — красноармеец. Бабушка не могла ходить и лежала на печке, но ее стащили и хотели тоже грузить в машину. Помню, мать тогда расплакалась, и немцы вроде как пошли на уступку и оставили бабушку. Нас всех отвезли на станцию и погрузили в грузовой вагон, «телятник». На какой-то станции выгрузили и двое суток гнали до Озаричей. Дни тогда уже были теплые, а ночью снег выпадал, дорога раскисшая. Кто не мог идти, стариков, которых некому было поддерживать, прямо палками убивали или стреляли из автоматов и сбрасывали с дороги. Сестренка младшая приболела, и мы со старшим братом и матерью несли ее по очереди на руках, чтобы ее не убили. С собой — лишь легкое солдатское одеяло, которое, может, и спасло нас. Пили воду из канавы или со следа: наступаешь — вода просачивается.
Кроме колючей проволоки и вышек для часовых, в лагере ничего не было. Когда нас туда загоняли, зверски шмонали. Все, что было, документы, бросали тут же в костер. У кого кольцо из драгметаллов, вместе с пальцем могли оторвать. У кого коронки или зубы золотые — плоскогубцами выдергивали. Тут же лежали трупы убитых, несколько больших куч. Там, где нас держали, не было построек, только кусты и болото с кочками, изредка — деревья. Дядька, которого пригнали с женой и дочкой, как-то ухитрился пронести плотничий топорик. Он срубил куст и подстелил нам. Ни пищи, ни воды немцы не давали. Костры разжигать запрещалось. Люди пытались взять воды из канавы с талым снегом, но сразу раздавалась автоматная очередь. Ночью прихватывали морозы, и мама загоняла нас под одеяло, чтобы теснее прижимались друг к другу. Лагерь запомнился воплями, плачем по покойникам.
«Озаричи» — комплекс немецких концлагерей, располагавшийся в марте 1944 года на территории БССР неподалеку от поселка Озаричи Домановичского района Полесской области (сейчас Калинковичский район, Гомельская область). Состоял из трех лагерей: первый находился неподалеку от местечка Дерть, второй — поблизости от поселка Озаричи, третий — у деревни Подосинник. Также известен как «Озаричский лагерь смерти».
— Один раз привозили немецкий хлеб, твердый как кирпич, из опилок и каких-то еще отходов. Эти мордовороты хохотали, становились на хлеб ногами, бросали за проволоку по булке. А толпа голодных людей ловила. Без всякой организации. Каждый сам за себя. Нам со старшим братом пару раз удалось схватить по нецелой булке.
Помню, над нами летали самолеты и распыляли какой-то желтый порошок.
Предполагалось, что распылив с самолетов возбудителей сыпного тифа, недели через две созревшая эпидемия перекинется на наступающие соединения 1-го Белорусского фронта.
— 18 марта нас освободили. На рассвете снег выпал, немцы и вся охрана лагеря надели белые маскхалаты и цепочкой уходили. Местные люди, увидев это, бросились к своим домам. Мы видели, как они взрывались, едва достигнув крыльца. И так три дома. А часов в 9–10 пришли наши разведчики и предупредили по громкоговорителю: «Товарищи! Не покидайте лагерь без разрешения, он заминирован. Скоро придут наши, и вас выведут организованно». Кто-то мог идти, но в основном выносили и клали на повозки.
В концлагере «Озаричи» содержали свыше 50000 советских граждан. В течение трех дней из лагерей были освобождены 34110 человек, из них — 15960 детей в возрасте до 13 лет, в том числе 517 сирот, 13702 женщины и 4448 стариков. Среди спасенных были и грудные дети. Многие узники умерли уже после освобождения. Более пятидесяти воинов Красной Армии, принимавших участие в освобождении тифозных больных, заразились и умерли.
— После освобождения нас держали в карантине, в доме без окон и дверей. Потом мать с младшей сестренкой оставили в районной Костюковичской больнице, а нас вместе с другими семьями поселили в старом доме в деревне Печары. Когда через некоторое время у всех детей температура вдруг поднялась до сорока, нас отправили в Костюковичи. Там нас выхаживали военные медики. Когда стали выздоравливать, к нам наведалась мать, но уже без сестренки… Как она ее похоронила, я даже не знаю. Сколько ни спрашивал, мать не рассказывала. Уже спустя много лет, когда у меня появилась собственная машина, я предлагал маме съездить в ту деревню и навестить могилку сестрички. Мать ни в какую не согласилась. Видимо, она в братской могиле…
Екатерина ДАНИЛЬЧЕНКО
Фото Виктора ШЕЙКИНА
