В миротворческую миссию ООН на границе Израиля и Южного Ливана военнослужащие Беларуси направляются согласно Указу Президента № 400 от 2 августа 2010 года и его дополнениям. Маленькая белорусская команда, собранная из сменяющих друг друга добровольцев, состоит из офицера штаба, хирурга и врача-анестезиолога, недавно к ней присоединились две медсестры. Целый год отслужил в составе Временных сил ООН врач-хирург бобруйского военного медицинского центра Станислав Анисов. Он согласился рассказать о своей работе в военном госпитале на берегу моря.
— Предложение поехать в Южный Ливан мне поступило в ноябре 2010 года, я сказал, что не против поучаствовать. Мы прошли курсы по связи, нам рассказали о Ливане — это продолжалось неделю. Потом были трехмесячные курсы английского языка в Военной академии. Поскольку я холост, маме о своих планах сообщил в уведомительном порядке, и 1 сентября 2011 года вылетел в Ливан.
На тот момент активных боевых действий не происходило. Был один террористический акт, подорвали французов, но все живы, слава Богу, остались. Все было умеренно, ливанцы с израильтянами воюют уже лет 30, раз в шесть-семь лет у них обострение. В последний раз по-настоящему воевали в 2006 году. И миссия эта там лет 30 стоит. Достаточно искры, когда ситуация обострится в следующий раз — никто не знает.
Лагерь миссии, где располагался наш госпиталь, находится на берегу моря, охраняется специальной ротой. Со стороны моря ее территория обнесена колючей проволокой, местные рассказывали, что там очень рыбное место.
С остальных трех сторон — пятиметровый бетонный забор. У нас был центральный госпиталь в Южном Ливане, более мелкие медицинские пункты были разбросаны по горам, обслуживая 12 тысяч войск и тысячу человек гражданского персонала. Выйти мы могли — нас никто на территории не держал. С другой стороны, даже если врач не находится на дежурстве, в течение 30 минут по вызову он должен прибыть. Рядом располагался населенный пункт Накура, домов на 500. Километров через 15 — палестинский лагерь. Вдвое дальше — город Тир. Мы могли туда выбираться, в госпитале были машины.
Коллектив состоял примерно из 30 человек, основной костяк составляли индусы, еще был десяток индонезийцев, два белоруса и один итальянец. Общение шло на английском. У индусов английский — это официальный язык в армии, все они очень хорошо его знают. Правда, у них особенный говор, первый месяц мне было крайне тяжело их понимать. Присутствие единственного итальянца-врача объяснялось тем, что знание английского языка среди итальянцев-солдат оставляет желать лучшего, а их там немало служит.
Климат в той местности очень мягкий, но индонезийцы мерзли. Плюс десять — они уже за сердце хватаются: что за холод такой, как можно жить в таких нечеловеческих условиях. У них и форма одежды не рассчитана на прохладный климат. Правда, теплые вещи нам не понадобились. В ту зиму, что я там был, самая низкая температура была +5.
Первые впечатления от работы ни с чем не сравнятся! Начинаешь прием, а к тебе раз — и пациент из Гватемалы. Следующие — из Танзании, из Бангладеш. И вот идет поток — а у каждого свои понятия о медицине.
Самый экзотический пациент, которого приходилось оперировать, был с Восточного Тимора. Они знают свое местное наречие и немножко португальский. Представляете себе эту петлю: он через пень-колоду объясняет португальскому фельдшеру, что у него болит. Фельдшер его слушает, пересказывает, а сам английский знает так себе. Я видел тихий ужас в глазах этого солдата — этот белый человек и этот индус хотят его зарезать. А у него был банальный аппендицит.
С чем постоянно сталкивались — такую страну как Беларусь мало кто знает. Очень любопытное было войско из Шри-Ланки, все выспрашивали: «Беларусь?! Где эта Беларусь? Бразилия? Бельгия? Нет? Рядом с Россией? Понятно!» Там было всего трое белорусов, с нами фотографировались как с представителями малоизвестной, экзотической национальности.
Мы имели право оказывать экстренную медицинскую помощь местному населению, а для стационарного лечения отправляли в гражданскую больницу. Там медицина платная. Визит доктора стоит около 50 долларов, а если он еще, не дай Боже, что-то сделал — готовь стольничек. Без страховки болеть там очень накладно. Поэтому ливанцы очень любят работать на ООН. В Накуру даже из столицы приезжали ради этого. Мало того, что зарплата хорошая, так еще и страховка оплачивается. Охранники, уборщики, повара — все это был местный персонал. Если у человека есть работа — все у него будет хорошо. Если у него работы нет…
К нам приводили пострадавших из всех окружающих деревень — и тонувших мы откачивали, и автотравма была. Автобус собирал детей в школу из всех окружающих деревень, и у него случайно двери открылись. Детки попадали на асфальт на скорости, пятеро или четверо. Один с тяжелой черепно-мозговой травмой попал к нам. И обожженные были. В Южном Ливане электричество выдается по графику, буквально три-четыре часа в сутки, а в остальное время там работают генераторы. Полыхнул генератор, целая семья пострадала, у женщины 70 процентов ожогов тела.
Ливан — страна очень специфическая. ГАИ я там ни разу не видел. Уже через полгода пребывания в миссии я боялся выезжать в деревню за фруктами, потому что меня все знали в лицо! На прием к доктору они по одному не ходят. Если у одной жены живот заболит — у них же многоженство — идет муж, все дети и вторая жена. Однажды пришла белоруска, укутанная в хиджаб, замужем за ливанским инженером. Оказалось, из Минска. Ее дочка руку сломала. Приглашала в гости, но мы не выбрались.
Разные страны — разные традиции. Помню, в первый месяц в миссии увидел: два здоровенных танзанийца из военной полиции идут и держатся за руки. Оказалось, у них это принято. Даже когда танзанийский фельдшер подходит и о чем-то начинает спрашивать, он все время пытается тебя взять за руку и держать. Это у них демонстрация доверия и расположения.
Бразильцы очень веселые ребята, вечно довольные. С индусами понравилось работать. Человек человеку рознь, но тем не менее. Доброжелательные, всегда готовы помочь. Те же европейцы очень себе на уме, камбоджийцы слабо шли на контакт, даже не помню, чтобы они обращались за медицинской помощью.
Не знаю, как раньше люди ехали — это сейчас есть и скайп, и телефоны. Первые три месяца все ново, все интересно, а потом началась ностальгия. Из жилого корпуса вышел, посмотрел направо — госпиталь, посмотрел вперед — столовая, вот в этом треугольнике вся жизнь и протекала.
Для каждой страны определен срок, на который ее граждане приезжают в миротворческий лагерь. У итальянских докторов срок был два месяца. Индонезийцы — на полгода. Мы и индусы — на год.
К концу года я знал всех и все. Зона, где мы жили, делилась перегородками. Шесть комнат с одной стороны и шесть с другой. Если товарищ чихнул, я мог ему через стенку пожелать «будь здоров». У офицеров были отдельные комнаты, там стояли кровать, телевизор, кондиционер, холодильник, шкаф. Душ и туалет были снаружи, метров за 30. Да, еще спортзал и два магазина.
…По окончании службы белорусские врачи были награждены медалью ООН «За службу миру». О службе в Ливане Станислав не жалеет, с другой стороны — во второй раз поехать не мечтает.
— А что думаешь делать в связи с расформированием госпиталя?
— Не знаю. Скорее всего, продолжу учебу в клинической ординатуре.
Анна ЛАПИЦКАЯ
Фото Андрея ЖУРАВЛЁВА и из архива С. АНИСОВА
