Он не видел Бобруйск 13 лет, а в июне приезжал в родной город в качестве гостя — останавливался в гостинице всего на несколько недель. Леонид Владимирович Раскин, коренной бобруйчанин, передовик производства, а ныне 63-летний житель десятимиллионного Лос-Анджелеса и счастливый дедушка. Его интервью «Коммерческому курьеру» о «первой половине» жизни, о причинах, по которым покинул родину, и о цели нынешнего визита.
— Леонид Владимирович, можно подробнее о главной цели приезда?
— Бобруйчан за рубежом очень много. И все, кого я знаю, любят Бобруйск, хотя живут в Израиле, Канаде, Америке… Мы в Лос-Анджелесе часто собираемся вместе, встречаем 9 Мая. Это колоссальнейший праздник не только для бобруйчан за рубежом, но и для всех русских. «Лос-анджелесские» бобруйчане подготовили для руководства города памятный сувенир. 10 июня я вручил его председателю горисполкома Дмитрию Бонохову. Сувенир в виде стеклянной рамки в форме, напоминающей полукруг, на подставке. На стекле выгравированы с одной стороны герб Бобруйска и бобер, с другой — герб Лос-Анджелеса и медведь. А идея такая — коренные бобруйчане и их дети могли бы приезжать сюда ежегодно десятками тысяч, если бы здесь было что-то, что символизировало бы их причастность к Бобруйску. Что-то материальное. Какой-то монумент или памятник… Этой своей мыслью я и приехал поделиться. Если мы запустим проект «Бобруйск — Мекка для бобруйчан», вы представляете, сколько сюда может денег прийти? И туристов?
— То есть речь идет о постройке какого-то объекта?
— Сложно сказать. Это пока только мысли. Такой проект предполагает создание специального фонда для сбора средств среди бывших бобруйчан, разъехавшихся по всему миру.
— Вы давно не были в Бобруйске. Здесь, наверное, для вас многое изменилось…
— Ничего из того, что я увидел, не стало для меня новостью. Я постоянно в контакте с бобруйчанами: общаюсь, читаю в интернете городские газеты и республиканские тоже, государственную и частную прессу. Очень люблю смотреть фотографии Бобруйска. Хорошо помню город и мне очень легко сопоставить то, что было, и то, что есть. Бобруйск сегодня очень похож на европейский город — чисто, аккуратно. Приятно удивила высокая культура водителей и пешеходов.
Я уехал не из СССР, как большинство из тех, с кем я сейчас общаюсь в Лос-Анджелесе, а из Беларуси середины 90-х. Помню ту растерянность, неразбериху, безработицу, как в столовой брали деньги в залог за вилку-ложку! В бобруйских магазинах не было мяса. За сосисками нужно было ездить в Минск. Такой я видел Беларусь, когда уезжал.
Теперь — это страна, в которой люди, которые хотят и могут работать, имеют возможность жить достойно. Несмотря на кризис, который коснулся и вас, и нас. У нас тоже боятся потерять работу. Сегодня в Америке 10 процентов безработных.
— Какими вы видите сегодняшних бобруйчан? Они поменялись?
— Разве что немножко. Время сейчас, наверное, такое, не совсем простое. Но я рад, что люди здесь живут нормально. Как говорится, чтоб вы здесь хорошо жили, а мы — там.
— Почему вы уехали?
— Я прожил здесь почти 51 год, а в марте 1996-го уехал в Лос-Анджелес. Я был одним из тех, кто начинал кооперативное движение в Беларуси, занимался изготовлением и ремонтом мебели. В какой-то момент работать стало трудно: высокие налоги, отсутствие материалов… Друзья и родственники давно уехали за границу. В конце концов это пришлось сделать и мне.
Я пришел на завод имени Ленина (теперь — Бобруйский машиностроительный завод — Е. К.) 16-летним парнишкой и проработал там 26 лет. Начинал подсобным рабочим, был начальником механосборочных цехов № 2 и 3. Когда появилась возможность заняться собственным делом, я ей воспользовался. В 1989 году первый раз был в Америке у друга в гостях, тогда я еще не хотел уезжать: мое дело было на подъеме.
В 1988-м зарегистрировал свой первый кооператив при фабрике Халтурина, создал семь-восемь рабочих мест. Мы делали банкетки, медицинские кушетки, двухъярусные детские кроватки. А теперь мне было так любопытно узнать, жива ли моя продукция.
— Жива?
— Был в поликлинике номер три, в Бобруйской центральной больнице, во второй женской консультации, в некоторых дошкольных учреждениях. Стоят банкеточки, как новые! Мы и с отделом культуры сотрудничали. Все районные клубы оснастили. С администрацией родного завода и нынешними работниками цеха я тоже встретился.
— Вы бы хотели вернуться в Бобруйск?
— Я никогда так не ставил вопрос. Не жалею, что уехал. Я преуспевал в Бобруйске. В Лос-Анджелесе у меня тоже все нормально. Работал менеджером на крупной мебельной фабрике, потом прапорти-менеджером в другой организации. До пенсии еще три года. Пока не знаю, стану ли продолжать трудовые будни по возвращении в Лос-Анджелес.
— Среди коренных жителей Лос-Анджелеса, не бобруйчан, у вас есть близкие друзья?
— Близких нет. Просто друзья есть. Люди везде одинаковы. Ты к ним хорошо — и они к тебе хорошо. Самый большой «недостаток» Лос-Анджелеса — сплошное лето, по полгода может не быть дождей, теряется ощущение времени. В этом плане я немножко скучаю по Бобруйску. Хочется чуть-чуть осени, когда листья падают и прохладно.
О, я покажу вам фотографии (Леонид Владимирович достал свежие цветные фото — Е. К.). Это вся моя семья: сын Алексей, он финансист, получивший блестящее образование в Америке, его жена, она из Армении, мой девятимесячный внук Данька, моя жена Жанна Владимировна. Она работала в Бобруйске художником-модельером на обувной фабрике. А это — самая главная фотокарточка — нас трое: я, сын, внук — три поколения вместе. Я хочу, чтобы они знали, что есть такой город — Бобруйск.
— Переезд из Бобруйска в Лос-Анджелес — самый крутой вираж в вашей жизни?
— Был один еще круче — когда я оставил родной завод и ушел в предприниматели.
— Оно того стоило — взять и поменять все в своей жизни?
— Да.
Евгения КОРКИЯЙНЕН
Фото Федора ПРОКОПОВА
