Это была большая дружная бобруйская семья: родители, два мальчика и две девочки. Отец Тимофей Павлович Головач работал техником-строителем, воевал в Гражданскую войну. Мама Валентина Прокофьевна была швеей на фабрике. Жизнь их четверых детей — Лили, Виталика, Толи и Гали — только-только набирала краски, когда грянула война. Никто из них тогда не мог и подумать, насколько изменится жизнь… Особенно для самой маленькой: пятилетней Галечки. На ее долю, вместе с мамой и братом, выпало два года лагеря смерти в Майданеке. Сейчас Галина Тимофеевна не любит возвращаться в мыслях к тем событиям, сразу наворачиваются слезы — ничего не отболело. Ее воспоминания отрывочны, но каждое из них выстрадано и пронесено через всю жизнь.
— Когда нашу семью арестовали, мне было всего пять лет. Лиле — шестнадцать, Виталию — четырнадцать, Толе — десять. А арестовали нас за связь с партизанами… Когда началась война, мой отец стал работать в подполье. Он никогда в жизни не пил, а тут приглашал людей, бутылку ставил — это такая конспирация. Соседи у нас были очень хорошие и дружные, но все-таки отца кто-то выдал. Он ушел в партизаны, а маму, Толю, Лилю и меня в августе 1943-го забрали. Виталику удалось спрятаться. Он тогда работал на барже, и когда возвращался с работы, соседка его предупредила: «В доме засада!». Виталик спрятался, а потом тоже ушел в партизанский отряд.
Однажды нам дали по кусочку белого хлеба! Это было для нас такое лакомство, что вы даже представить не можете!
Привезли нас сначала в Оршу. Помню, что при пересадках все люди что-то несли. Раз все несут — и мне, значит, нужно. Пристала к маме «дай!». Та скрутила что-то и дала мне, чтобы я тоже несла. Это было, наверное, для меня какой-то игрой… Что я понимала? Ребенок!
Сопровождали нас и немцы, и полицаи. На одной из остановок поезда (это была минута или две) пропала Лиля. Мы проехали минут пять, и нас начали пересчитывать. «Где старшая дочь?!», — кричали на маму. А она: «Вы ее охраняете, вы и ищите». В общем, поезд остановили, начали искать, даже с собаками. И тут кто-то закричал: «Кровь на колесах!». Нам говорят: «Это все, раздавило Лилю».
Привезли нас в Майданек, он находился в городе Люблин, в Польше. Помню, что на входе был санпропускник. Нас всех полностью раздели. Мы стоим голые, а одна немка посмотрела на меня как-то странно и ушла. Тем временем у нас спрашивали имя, дату рождения. И вот возвращается та немка и приносит мне большую булку! До сих пор помню, как мама разделила ее между нами всеми. Мы были такие голодные — ведь пока ехали, поесть не давали. Было очень страшно: колючая проволока, все кричат, нас сильно били, но после этого мелькнула мысль: «Может, все-таки нам тут не так плохо будет?».
Галина Тимофеевна за работой в Ленинском районе
После санпропускника разрешили помыться и дали какую-то одежду. Прошел слух, что надо вписать в специальный список детей, которые старше пяти лет: им будут какие-то особые условия, получше. Мама записала нашего Толю. Назавтра всех этих детей куда-то увезли. Куда? Что? Ничего не известно. Мама расплакалась: «Лиля погибла, где Виталик, я не знаю, Толю забрали. Папу убили, наверное. Осталась у меня одна ты».
Запомнилось, что кровати были, как нары, деревянные. Обувь — страшные деревянные башмаки. Помню, мама встряхнула одеяло, и из него посыпались блохи. Весь пол был в этих черных блохах.
Били за каждую провинность. Даже не за провинность, а не поймешь за что. Просто так.
Перед Новым годом мама подошла ко мне и говорит: «Если ты когда-нибудь встретишь папу или Виталика, скажи им, что меня угнали дальше в Германию». Заплакала и ушла. Новый 1944-й год я встречала без мамы. Немцы веселились, у них была елка и праздник: мы видели через щель. Какие мы были голодные! Это страшно. Одна девочка проходила мимо этой щели и остановилась. Ее за это забили до смерти. Каждый день то одного ребенка не увидишь больше, то другого. Ежедневно кого-то уводили, забирали. Тогда я не понимала, куда их забирают. Но там же крематории работали…
В Майданеке мне сделали прививку оспы. У меня вся правая рука покрылась коростой, лицо тоже все было в оспе. Длилось это несколько месяцев точно. Болело сильно. И гноилось, гноилось… А мучители ходили и смотрели на меня, что-то проверяли, записывали.
Я долго всего боялась. Боялась даже войти в квартиру. Брат меня пытался успокоить, вместе со мной под кровати заглядывал, шкафы открывал — посмотри, тут никого нету! Но я все равно ждала маму с работы и только тогда заходила. А плакать — не плакала, только кричала.
А потом нас посадили на машины, чтобы куда-то отвезти. Помню, что среди нас, детей, там была одна женщина. Она просилась остаться со своим ребенком. Так просилась! И как же они ее за это били… И ногами, и руками, по лицу — как угодно! А все дети стояли вокруг и смотрели на это. Потом они ее взяли за руки, за ноги и куда-то забросили.
Нас перевезли в другой лагерь. Это был концлагерь Лодзь в городе Константиновка. Когда приехали, вижу — мой Толя (мой брат! живой!) стоит рядом и у всех спрашивает: «Где Галя? Где Галя?». А я стою вся в коросте, заросшая, худая… Короста и гной тогда у меня были уже везде, на лице очень много, а правая рука вообще страшная. Он глянет на меня и не узнает, дальше ищет. Ему говорят: «Вот же твоя Галя!».
Бараки концлагеря Майданек после освобождения советскими войсками
Если бы не он, я бы там погибла. Толя был очень красивый мальчик, и он нравился одной полячке-надзирательнице. А я же его сестра. Помню, надзирательница один раз что-то намазала мне на руку: ненадолго стало легче. Это, конечно, меня не вылечило, но все же. Если бы гноилось чересчур сильно, меня бы сожгли. Или я умерла бы. Умирали там очень часто…
Меня спасло то, что рядом был брат. Он то полкартошки мне принесет, то какой-то овощ. Кормили нас один раз в день, и эти скудные куски он от себя отрывал. А еще его как старшего (десять лет) вывозили работать. И иногда получалось так, что он работал на хозяина. Если попадался хороший хозяин, он им что-нибудь мог дать. Хотя такие немцы там попадались редко…
Почти всегда было холодно. Тонкая одежда не спасала ни от ветра, ни от мороза. И вот, кстати, все говорят, что в лагерях давали полосатую одежду, а я такой не помню. Наверное, у меня была не полосатая.
В этом новом лагере нам каждый день кололи какие-то уколы. Мы их очень боялись. Многие подробности в памяти не сохранились — мне на тот момент было всего шесть лет. Но до конца жизни не забуду, как до ужаса боялась этих уколов, прямо тряслась. А еще помню, что нам ставили на лицо какие-то банки. Из них что-то капало в глаза.
Освободили нас в марте 1945-го. Привезли на вокзал в Москву и сказали: с нами хочет встретиться Сталин. Пообещали, что он выберет минутку и с нами пообщается. Мы ждали до вечера, но Сталин так и не пришел. К нам снова подошли, сказали, что Сталин занят и начали распределять по детским домам. Распределение шло по возрасту: одних отправляли в дошкольные детские дома, других — в школьные. Мне шесть лет, а день рождения 14 октября. В школьные брали только с семи. А брат-то меня старше! Значит, нас нужно разделить! Толя сел, меня обнял и говорит: «Без нее я никуда не пойду». Все уже разъехались, всех разобрали, а мы с ним сидим на вокзале, и два каких-то человека его уговаривают. Он стоит на своем: «У нас была большая семья. Папа, наверное, погиб, мама тоже, сестра точно погибла, старший брат я не знаю, где… У меня осталась только она. Я ее не оставлю». И, в конце концов, одна из директоров детского дома махнула рукой: «Ай, давайте я ее заберу, у меня такая дочка, как она».
Из детского дома Толя написал письмо на наш старый адрес. Это письмо попало в горком партии, а 9 мая за нами приехала… Лиля! Оказалось, что Лиля тогда все-таки сбежала. Там стояли штабеля дров, и она за ними спряталась. Из Польши потом добралась до Бобруйска и пошла в партизанский отряд. Потом, когда уже работала в горкоме партии, прочитала его письмо. Лиля забрала нас! Взять нас домой ей не разрешили, так как она была еще очень молода, ей только исполнилось восемнадцать. Ей пришлось отдать нас в Бобруйский детдом. Был такой напротив детского парка, на улице Пушкина. Но Лиля каждый день к нам приходила.
А через три месяца, в августе, освободили маму. Она приехала в Бобруйск с подругой, Анной Вержболович, с которой прошла все лагеря. Мама осталась на вокзале, а подруга пошла в город искать родных. Мама-то решила, что у нее родных уже не осталось. Знакомый, который встретился Анне, рассказал: «Твой жив, дети твои живы. А у Головач — Лиля здесь». Она вскрикнула: «Какая Лиля? Лиля же погибла!». И Вержболович вместо того, чтобы искать свою семью, побежала за Лилей, а потом скорей на вокзал: маму обрадовать. …Мама кричала на весь вокзал. А Лиля ей еще и говорит: «Галя и Толя тоже здесь». Я не знаю, как у мамы там инфаркт не случился.
Мама прибежала к нам в детдом. А у нас в этот день было ЧП: стало плохо поварихе, к ней приехала скорая. Мама зовет меня, а я ей: «Подожди, тут человеку плохо». Наверное, я ее за два года забыла…
Мама нас в тот же день и забрала. Въехали мы в свою квартиру. Соседи нам дали стол, кровать, примус, посуду… Еще два года мы жили под наблюдением — маму же угоняли. К нам даже подселили радистку в дом.
Нам очень помогал майор Князев из НКВД. Он помог маме найти работу, а Толю, когда тот подрос, устроил в ремесленное училище. А я поступила на учителя в Калининград. Учителей тогда не хватало, и набирали специалистов широкого профиля: русский язык, литература, история. Вот на такую специальность и пошла. Когда приехала туда, снова нахлынули воспоминания о войне: в городе было все еще страшно — разбито, разрушено, и я расплакалась. Вот так я и начала плакать, а раньше только кричала…
После обучения я работала в Калининградской области, потом — учителем в Жиличах. Вышла замуж, родила двоих детей. Работала десять лет завучем в 14-й школе, в Ленинском районо — инспектором школ, а перед пенсией — завучем в 6-й школе.
* * *
А лагерь… Я стараюсь больше не вспоминать обо всем этом. Пожалуй, с возрастом вся боль становится еще острее: хоть я и в детстве многое понимала, но сейчас все события осознаются глубже. Через всю жизнь я пронесла страх: «Не дай Бог, снова будет война!». Как же важно беречь наш мир!
Анастасия ТРУШНИКОВА
Фото из архива
Галины Тимофеевны КОВАЛЕВОЙ
и с сайта waralbum.ru
