Я прохожу в светлый уютный дом, где меня встречает ветеран Великой Отечественной войны Степан Степанович Хроп — в праздничном пиджаке, на котором гордо блестят ордена и медали. Я смотрю в его глаза — мудрые, серьезные — и сразу же понимаю, что беседа получится такой же.
Я прошу Степана Степановича рассказать о войне…
Возвратись живым и целым…
Никто не предвидел, что все будет так быстро! Когда объявили, что началась война, я был дома, в нашей деревне Роксалянке. Мне было восемнадцать лет. Все рассчитывали, что война — это ненадолго, и немцы далеко не смогут пройти. Но оказалось все иначе…
Помню, был понедельник, часов семь утра, мы вышли из хаты, а мимо деревни идут машины. Батька выскочил к ним: «Товарищи, а куда вы едете?». Какой-то мужчина открыл дверцу машины и заговорил. Тут мы поняли, что это немцы! Они шли через деревню часа два-три. Один из них даже прогулялся по нашим улицам: открывал калитки, везде заглядывал… Бабы дали ему с десяток яиц, он забрал, поблагодарил и поехал. Тогда еще никто немцев не боялся.
Они шли из Бреста на Слуцк, из Каменки на Мирадино, оттуда на Сычково, мимо Соломенки, до Елизово. В Елизово была железная дорога, ведущая из Осиповичей в Могилев. Немцы положили на нее доски и двинули на восток. На Могилев, на Россию.
Народ сначала растерялся. Все задумались: что же будет дальше. Почему они так быстро до нас дошли?
Немцы в нашей деревне не жили, но назначили своих ставленников. У нас тоже был староста, который должен передавать нам распоряжения немцев. К нему все нормально относились, ведь это был простой мужик, работал, как и все. Что ему говорили, то он и делал.
Молодежь из наших деревень в армию призвать не успели, поэтому мы работали — резали лес. Постепенно ребята начали группироваться в отряды, наподобие партизанских. Собирались в районе деревни Черницы, там были парни моего возраста: Цыгун, Гус, Бабок, Кот, Гук. Еще из соседних деревень парни были: Веремейчик, Романько. Мы работали в лесу, изучали подходы к железной дороге от Соломенки до Черницы, запоминали спуски и переправы через Березину, чтобы в случае чего знать, как убегать. Эти наблюдения позже пригодились…
У батьки была крайняя хата, он работал на мосту и тоже ко всему присматривался. А в 1942 году по железной дороге к нему начал приходить человек. Все наши наблюдения батька передавал ему: сколько немецких машин проехало, по каким направлениям, когда, с кем. Мы стали связными.
В 1943 году, когда уже вся Белоруссия поднялась на борьбу с захватчиками, у нас тоже начали создаваться партизанские отряды. Они были в Кличеве, Кировске, Осиповичах, Пуховичах.
Мы почувствовали, что дальше не можем жить и работать — попадемся! И тогда, в начале 43‑го года, ушли в Кировский, а потом в Кличевский партизанский отряд под командованием Изоха. Уходили не все сразу, а по одному, чтобы не так заметно было. Шли резать лес и не возвращались. Помню, батька перед моим уходом пожал мне руку и наказал возвратиться назад живым и целым.
«Тут не до страха, надо стрелять — и все!»
1945 год
Я попал во второй батальон, в первую роту. Партизанские отряды — это были обыкновенные шалаши, ну а зимой — землянки. Хлеб поначалу давал народ: была специальная команда, которая заготавливала продукты. Наши брали то, что давали люди, все было добровольно, никто никого не грабил. А потом мы и сами начали сеять. В Кличевском районе немецкой власти не было, вот мы там и сажали.
Днем командиры учили обращаться с оружием, а выступали мы в основном по ночам. Оружия было очень много — привезли из Бобруйска. Люди достали все, что было в хранилищах, в казармах крепости. Днем мы изучали обстановку, подползали и наблюдали за немецкими гарнизонами. Считали, сколько немцев, где, с каким оружием. А ночью окружали и нападали. Кого в плен, а кого расстреливали. Страшно ли было стрелять в людей? Нет! Это же враги! Понимаете, они тоже не по воробьям стреляли! Или ты, или тебя. Тут не до страха, надо стрелять — и все.
«Я оказался фартовый»
26 июня 1944‑го ровно в шесть часов утра мы проснулись под Кличевом в деревне Поплавы. Нам приказали перейти Березину. И 27 июня на другом берегу реки состоялся митинг. Весь наш партизанский отряд выстроился на соединение с Красной армией. Перед нами выступил командующий дивизией генерал-майор Маслов, начальник тыла полковник Нянченко, начальник штаба полковник Спиридонов. Так мы влились в состав 323‑й стрелковой дивизии. Я и еще двадцать человек были призваны в противотанковый артиллерийский механизированный дивизион. У нас было двенадцать 76‑миллиметровых пушек, три батареи. Я стал заряжающим. Моя задача была подавать снаряды и закладывать их в пушки. А наводчик потом прицеливался и стрелял. Сами снаряды не крепко тяжелые, по семь-восемь килограммов каждый. Но в одной косе по сорок два снаряда, а в бою мы брали под ноги еще три ящика в запас. Было нелегко, конечно.
Кстати, сто грамм перед боем действительно давали, зимой особенно. Но я не увлекался. Кормили нас тоже как положено: и первое, и каши. Повара ходили вместе с нами, у них тоже работа была не из легких.
Потом в дивизион прибыли самоходки. У нас было двенадцать самоходных пушек. Эти бои я запомнил так: сначала артподготовка, потом в минных полях делались проходы, в них входила пехота, а потом мы, самоходчики. И все вместе шли в наступление.
Помню, был случай. Надо было перекрыть самоходками дорогу. Тут едет немецкая машина! Я стреляю по колесам, она останавливается, выходят два немца и две русские женщины. Бабы кричат, плачут! Я смотрю, один немец такой красивый, молодой, говорит: «Я женюсь на русской, приеду через двадцать лет в Москву и буду тут работать». Я подумал: «Многого ты хочешь!». Потом немцев этих забрали в тыл.
Или другой случай… Немцы решили нас окружить. Помню, как сейчас — прогалина по лесу, они с автоматами наперевес, растянулись в полосу метров на сто! И прямо на нас! Командир дивизиона дает команду: «Шесть самоходок направо, шесть налево! Пусть они идут, а мы перекроем им дорогу. Дать артиллерийский огонь!». И как немцы влетели в этот огонь, так и погибли. Но и мы понесли потери. Подбили одну нашу самоходку, потом вторую. Мы возле них стоим, и что-то мне понадобилось внутри. Кругом сильнейший обстрел! Повсюду рвутся снаряды! Я давай скорее подниматься, закинул правую ногу в броню, левая еще висит. И тут снаряд шальной! Прямо в днище этой самоходки! Он под моей левой ногой и разорвался. Старшему лейтенанту, танковому технику, который стоял рядом, перебило обе ноги. А мне ничего! Какая-то судьба! Я оказался фартовый! Вышел живым из боя.
И еще случай, когда я был на волосок от смерти. Мы сидели в землянке на командном пункте. Нас было семь человек, рядом лежали дрова. Я помогал командиру раскладывать карты. И что мне понадобилось зайти за эти дрова? Не помню уже. Но в эту минуту — налет! Командир как с картами сидел, так и остался. И все, кто сидел рядом, тоже. Из семерых человек четверо погибли, один ранен. А я, простой солдат, выжил! Это же надо! Ну как так? Будто ангел за мной присматривал. Снова вышел живым…
Семь дней с осколком в спине
Когда мы захватили плацдарм на левой стороне Вислы, наш батальон сняли на реформирование и создали отделение разведки, в которое вошел и я. Нас было пятеро: командир Пузырев, его заместитель Костя Грек и три разведчика — я, Масютин и… Ой, уже не помню, как звали третьего товарища. Мы вели наблюдение на передовой. Как тяжело было ночью проползти в тыл! Нужно было, чтобы никто тебя не заметил. Переход нейтральной полосы — одно из моих самых тяжелых заданий на войне.
Так продолжалось с октября до 13 января. В этот день, ровно в шесть часов, секунда в секунду, залп реактивных минометов объявил миру о наступлении Красной армии на Польшу. В этот же день мы отправились перекрывать одну из ближайших дорог. Вдруг чувствую сильный удар в левое плечо. Командир спрашивает: «Тебя ранило?». Говорю: «Нет, вроде». А потом чувствую — потекло по спине. Мне попал осколок под левую лопатку. И с этим осколком я мучался аж до 19 января! Войска быстро двигались, медицинские части тоже шли за фронтом, поэтому мы никак не могли догнать медиков. Все торопились, торопились… Помню, наконец, мне вытянули этот осколок, я лежу и слышу: «Давай быстрее, не зашивай, некогда». У меня там рваная рана до сих пор осталась. Как сейчас его вижу: осколок был черный-черный и большой. Засунешь такой в карман — ткань прорвется. Пробыл я семь дней в тылу, подлечился и снова вернулся на фронт.
Все! Захватили!
Запомнился мне случай под Берлином. Получилось так, что я встретился с немцем один на один. У меня в руках был пистолет, а у него за спиной торчал ствол. Я подхожу, а он мне давай рассказывать, что у него есть жена, двое детей. На пальцах показывает: два «киндер», их возраст, еще говорит, что у него есть «мутер» и «фатер». Это он так боялся, что я его застрелю. Тут в лесу раздается какой-то крик. Мы подскочили! Он за оружие! Я за оружие! Он на меня! А я пистолет прямо ему в грудь! Но не выстрелил… Он стоит, я стою. И тут я закричал: «Хэнде хох! Иди до своей «мутер!». Он с поднятыми руками и пошел.
На Берлин мы наступали с юго-востока. Этот город я помню полностью разрушенным, одни руины. Местных жителей уже не было видно: все они укрывались в траншеях.
Запомнилось мне, как 3 мая мы соединились с американцами на окраине города Цербст. Пустая дорога и вдруг — машина! «Товарищ майор! Нам навстречу кто-то несется!». А он отвечает мне: «Тут, солдат, войск нет. Увеличить скорость!» Самоходки как рванули! Командир дальше: «Вверенный мне противотанковый командирский дивизион, стоп! Командиры батарей, ко мне! Машины в ряд, всем выйти и встать впереди машин!». Все выстроились, к нам подошли американцы, командиры пожали друг другу руки.
Я поднимаю голову, а рядом на здании написано: «Комендатура». Сверху — по-английски, посередине — по-русски, снизу — по-немецки. Все! Это наша территория! Захватили!
«Работайте, дети, и учитесь. Не надо войны!»
После войны я остался в армии. В 1946‑м стал командиром самоходной установки, а вернулся в деревню уже в 1947 году. Сначала работал кузнецом, а после поступил в торгово‑кулинарное училище и получил профессию повара. Помните, была на Социалке большая столовая возле магазина «Космос»? Вот там я и начал работать. Позже меня повысили до заведующего производством. В этой профессии я проработал до 1991 года и вышел на пенсию.
В 27 лет я женился на чудной девушке Марии. Она работала операционной сестрой. Но к моему горю, в 1977 году умерла от рака крови. У нас с ней родились дочери Валентина и Наташа, есть внуки и правнуки. Во второй раз я женился тоже на хорошей женщине, ее зовут Анна Арсентьевна, мы с ней в браке уже 25 лет, живем в любви и согласии.
***
Сейчас на груди ветерана гордо блестят орден Славы 3‑й степени, орден Отечественной войны 2‑й степени, медали за освобождение Варшавы, за штурм Берлина, за Победу, юбилейные медали.
— Работайте, дети, и учитесь! Не надо войны! — говорит напоследок ветеран. — Нужно честно жить, нужно любить, растить детей… Это и есть главное в жизни, не забывайте!
Анастасия ТРУШНИКОВА
Фото Виктора ШЕЙКИНА
