Почти месяц прошел со дня вынесения приговора убийце с улицы Лынькова.
36‑летний Александр Осипович Могилевским областным судом приговорен к высшей мере наказания — смертной казни. Но точку в этом деле ставить рано. Как мы уже сообщали, защита обвиняемого подала апелляцию в Верховный суд. Дата рассмотрения пока не назначена.
Ждет предстоящее заседание суда высшей инстанции и Нина Алексеевна Климова — мама 27‑летней Олеси, погибшей от рук преступника. Читатели, следившие за нашими онлайнами с процесса, наверняка помнят это хрупкую женщину. Ее негромкие слова в зале суда звучали жестко и убедительно.
Нина Алексеевна встречает нас в своей квартире на пятом этаже «брежневки» в самом центре Бобруйска. Глобальный ремонт, который переживает ее жилье, почти не сказывается на уюте. Комната Олеси — первая от входной двери. Здесь уже все свежее — обои, мебель, потолки. Кажется, хозяйка куда-то отлучилась и вот-вот вернется. И лишь множество фотографий, расставленных на трюмо у окна, беззвучно указывают — смотреть на свою комнату Олеся будет теперь только с играющего на солнце глянца. «Специально с ее комнаты и начинали ремонт, — вздыхает Нина Алексеевна. — Хотелось внести обновление в ее жизнь. И даже казалось, что это удалось. Давайте тут и побеседуем…».
Такой была Олеся
— Нина Алексеевна, удалось ли за прошедшее время хоть немного восстановить силы?
— Пока еще все очень непросто. В суде держалась, потому что надо было держаться. А сейчас, конечно, тяжело. Но силы мне еще понадобятся, потому что собираюсь поехать в Минск, в Верховный суд, на рассмотрение апелляции. Хотя, если честно, мне не совсем понятен смысл ее рассмотрения — виновность Осиповича признана и не подлежит сомнению.
— Смысл в том, что по закону он имеет право на подачу апелляции. В его ситуации — это единственная возможность сохранить свою жизнь. С чем, с какими аргументами вы поедете в Верховный суд?
— Аргументы мои простые: он осознанно все это делал. Видимо, в его жизни настал очередной период, когда возникла необходимость реализовать свой маниакальный замысел. Очередной — потому что это далеко не первое преступление против личности в его биографии. Не убивать он уже не мог. Гособвинитель не зря обратила внимание на этот момент.
— Что должно произойти, чтобы вы сменили свой гнев на милость и попросили суд заменить ему высшую меру наказания на пожизненное заключение? И возможно ли это в принципе?
— Меня все убеждают: смертная казнь — это просто, а пожизненное — это та же казнь, только растянутая по времени. Если выбирать одно из двух… Меня оба варианта устраивают. Я хочу, чтобы он мучился долго, и каждый день видел перед глазами наших девочек — Олесю и Кристину. О Кристине за эти месяцы я узнала много хорошего. Я говорю так не потому, что это наши дети. Девочки были молодые, хотели жить, хотели любить. И поехали они на ту злосчастную квартиру вовсе не потому, что будущий убийца им очень понравился. Когда тебе 26, на мир и на людей смотришь по-особому. В каждом новом человеке ты видишь если не друга, то хорошего знакомого, с которым хочется продолжить общение. Вот и они увидели.
— И все-таки о каком виде наказания вы будете ходатайствовать в Верховном суде?
— Я не готова к тому, чтобы просить суд сохранить ему жизнь. Поэтому — только смертная казнь. Может, это кого-то остановит от совершения тяжкого преступления.
— За время процесса или после него пытались ли выйти с вами на связь родственники преступника?
— Вы видели, как они вели себя на процессе? Мать сначала еле ходила, опираясь на палочку, а после, когда судья спросил у нее, как поступить с уликами, отвечала железным голосом: «Уничтожить! Уничтожить!». Все, что я увидела, наблюдая за его родственниками, — одно сплошное лицемерие.
— Давайте вспомним о вашей Олесе. Какой она была? Где училась? Чем увлекалась?
— Хорошей, нормальной девочкой была. Да, случалось разное в ее жизни. Иногда сходилась с людьми, которых лучше бы обойти стороной. Училась в 9‑й школе, французский язык изучала. Окончила музыкальную школу по классу фортепиано. На песенных конкурсах выступала за честь школы. Потом в торговое училище пошла на продавца продовольственных и непродовольственных товаров.
— Замуж не собиралась?
— Я не особо вмешивалась в ее личную жизнь. Она взрослый человек. Влезешь в отношения, а потом тебя будут упрекать, что ты их разрушила. Конечно, помогала ей словом, советом, но не более.
— Прошу прощения за этот вопрос, но не могу его не задать. На суде звучали не очень лестные отзывы об Олесе, в том числе и от ее подруг. Что вы думаете по этому поводу?
— Если вы об Анжеле, дома у которой Олеся была накануне убийства, то они не были подругами. У них огромная разница в возрасте, характеры разные. Я всегда говорила дочери: она тебе не подруга. Что она говорила на суде, пусть останется на ее совести.
— Вы сейчас, я так понял, не общаетесь. Хотя и на поминках она была, о чем вы сказали в суде.
— И на «девятинах» была, и на «сороковинах». Но после сказанного в суде я не знаю, как и о чем с ней говорить.
— Министр внутренних дел Шуневич, комментируя случившееся, сказал, что убийцу могло спровоцировать «виктимное поведение жертв». То есть, они его спровоцировали. Как вы это оцениваете?
— Я считаю, что эту версию просто придумали.
— Вам отдали вещи Олеси, которые на суде вы просили вернуть?
— Пока нет, это произойдет после заседания Верховного суда.
21 июля 2018 года. Убийцу ведут на следственный эксперимент
— А не было мысли попросить записи с камер наблюдения? Все-таки это последние кадры, где ваша дочь запечатлена живой.
— Не хочу. Это очень тяжелые кадры. Я и в суде еле смогла их посмотреть.
— Наша беседа несколько раз откладывалась по причине того, что вы «смотрели внучку». У Олеси брат или сестра?
— Брат. Они с Артемом, так его зовут, двойняшки. 20 минут разницы в пользу Олеси.
— Принято считать, что горе объединяет. Вы общаетесь с мамой Кристины Крюшкиной?
— Общались на суде. Я даже предлагала ей пожить у меня на время процесса. Но она поблагодарила и отказалась. Что ж, это ее выбор. Летом, если все будет хорошо, хочу съездить на могилу к Кристине.
— Давайте еще раз вернемся к судебному процессу. Не раз вы говорили о некоем втором звонке в милицию, помимо того, что был озвучен и опубликован. Ваша версия подтвердилась?
— Версия не подтвердилась, но я и сейчас думаю, что второй звонок был. Вернее, он был первым, до того, который все слышали. Почему так говорю? Днем в пятницу мне позвонили. Голос на том конце провода спросил: «Чей это телефон?». Я ответила, что мой, притом, что сим-карта Олеси также была оформлена на меня. Но трубку положили. Стала перезванивать. Ответили только на третий или четвертый раз. Сказали, что, «возможно, вашей дочери нет в живых».
Полагаю, Олеся тоже пыталась попросить о помощи со своего телефона. Но ни самой трубки, ни вещей Олеси — кофты, ключей и сумки — не было найдено, убийца все это выбросил. Тогда вопрос: откуда в милиции, – а я предполагаю, что звонок был из милиции – узнали мой номер? Добиваться ответа на этот и другие вопросы я уже вряд ли буду. Суд вынес решение, и оно меня устраивает.
— Что известно по поводу выплаты компенсации морального вреда и расходов на погребение?
— Знаете, я не питаю иллюзий по поводу этих денег. Более того, они мне не нужны, мне бы вернули мою дочь и больше ничего не надо. А материальные претензии я подала только для того, чтобы усугубить его положение. Потому что ни в чистосердечное признание убийцы, ни в его раскаяние, ни в слезы во время последнего слова я не верю.
— Когда шел судебный процесс, многие горожане у нас на сайте и в соцсетях высказывали вам слова поддержки и сочувствия. Были и те, кто воспринял случившееся как свое личное горе. У вас есть возможность ответить землякам.
— Вы знаете, я это чувствовала. Хотя и не пользуюсь соцсетями. Внимание людей придавало силы. Также хочу сказать спасибо всем журналистам за объективное освещение процесса и поддержку в зале суда. Многие в городе меня узнают, подходят, говорят теплые слова. Это так важно — чувствовать, что ты в своем горе не одна.
Дмитрий СУСЛОВ
Фото автора, Виктора ШЕЙКИНА и vk.com
