«Утром мы с мужем съездили на рынок, около полудня вернулись домой с покупками. Зашли в гости к моей матери, выпили с ней пакет вина. Вернулись домой, пообедали вместе с детьми. После обеда отправили детей к моей маме. Живет она недалеко, в соседнем дворе», — начало рассказа 31‑летней бобруйчанки о том, как ее семья провела прошлогоднее 12 декабря, похоже на ответ на стандартно-вежливый вопрос «как дела?» при встрече двух подруг или соседок. Но — в нашем случае рассказчица находилась (на тот момент) в статусе подозреваемой в убийстве…
Обвинения в будущей измене
Итак — съездили, вернулись, сходили к маме, пообедали, отправили детей… Уже в этом фрагменте почти сразу — после сопоставления с показаниями свидетелей — вскрылось одно расхождение с реальными событиями: дети — мальчик и девочка — почти все время оставались дома. За исключением разве что недолгого похода мальчишки на почту, где он, по поручению родителей и бабушки, оплатил счета, после чего сразу вернулся домой. По ходу маршрута он дважды прошел через калитку, установленную в заборе, который разъединял два соседних участка (свой и бабушкин)…
Далее — опять со слов женщины. Она поведала, что после обеда муж взялся было колоть дрова, но это занятие ему довольно скоро наскучило: он ненадолго отлучился со двора, а когда вернулся, был уже прилично пьян.
«Зайдя в дом, он стал кричать, что он уедет в командировку, а я буду ему изменять», — так обозначила первопричину ссоры сама женщина. При этом пояснила: да, конфликты между ней и мужем случались нередко. Тот, мол, умел найти повод для ссоры на ровном месте, и обвинения в супружеской неверности в качестве этого самого повода бросал ей в лицо не раз. Но в тот день все зашло дальше, чем обычно…
«Я увидела, что у меня в руке нож»
В суде женщина рассказала, что разошедшийся муж схватил ее за волосы, стал наносить удары ногами. В какой-то момент она даже потеряла сознание. После того как пришла в себя, села на диван, все продолжилось: муж вошел в комнату с ножом в руках и стал кричать, что зарежет ее.
Когда буйный супруг вышел в другую комнату, женщина тихо выскользнула из дома и хотела убежать к матери. План побега рухнул: она не смогла открыть калитку между участками…
Поникшую супругу у калитки заметил муж. Он схватил женщину за волосы и поволок в дом. Там еще несколько раз ударил. А затем…
«Я побежала в прихожую, чтобы спрятать ножи и другие предметы, которыми он мог причинить мне повреждения. Однако ничего не успела сделать — вошел муж. […] Я сидела на стуле, он замахнулся на меня каким-то предметом. Я оттолкнула его от себя и убежала в зал. Сев на дальний край дивана, увидела нож, который, видимо, оставил муж после предыдущей угрозы. Чтобы он вновь не использовал этот нож, я взяла его в левую руку и спрятала за спиной. В этот момент ко мне подошел муж, он был очень агрессивен. Он схватил меня одной рукой за волосы, другой за шею, высказывая угрозы убийством. Затем опустил вторую руку на шею и стал душить меня. Когда я стала задыхаться и терять сознание, я отбила его руки в стороны и двумя руками толкнула его в грудь. От толчка он отошел назад, я встала с дивана и хотела убежать, однако, когда сделала несколько шагов, обернулась и увидела, как муж сел на диван со скрещенными на груди руками, а затем с дивана сполз на бок. Когда я хотела его перевернуть, то обнаружила, что в [моей] левой руке зажат нож. Я поняла, что ножом причинила рану мужу…».
«Мама, наверное, убила отчима»
Еще раз акцентируем внимание: все вышеизложенное записано со слов женщины — одного из двух свидетелей-участников конфликта от начала и до трагического финала. Необходимо учесть, что ее рассказы-показания, данные в разное время, имели различия в деталях — порой весьма существенные. А насчет отдельных моментов у следствия сразу же возникли сомнения…
По телефону, а также прибывшим по вызову милиционерам женщина сообщила, что муж «оступился и упал на нож» (что, согласитесь, способно лишь усилить подозрения). Позже она сменила версию о несчастном случае на ту, которую мы привели в тексте. Но такой вариант резко диссонировал с показаниями свидетелей.
Матери обоих участников роковой ссоры в один голос подтвердили: да, они в курсе, что в семье происходили конфликты, доходило и до рукоприкладства. Ответ на риторический вопрос «почему не сигналили в милицию» был словно размножен под копирку: «Я не вмешивалась в их семейную жизнь».
Мать жены, впрочем, была немного словоохотливее в пояснениях: «Мне с моего участка слышно было, если они ссорятся. В такие моменты дети приходили ко мне и оставались, пока все не стихнет. Дочь просила меня не звонить в милицию и прощала его»… Она же сообщила: калитка в заборе между их участками (внимание!) запирается только на ночь, днем она всегда открыта. Так было и в тот день: через нее не раз бегал внук, которого она отправляла на почту. Никаких криков о помощи, звуков борьбы или чего-то подобного она в тот день от соседей не слышала. Но — через полчаса после ухода в дом вернулся внук и сказал, что «мама, наверное, убила [отчима]»…
Сам мальчик рассказал, что, когда вернулся домой и ушел в свою комнату, слышал, что мать и отчим о чем-то спорили, ругались, но не на повышенных тонах. «Затем я услышал какой-то шум в зале, вошел — и увидел, что отчим сидел на диване и держал руки в районе груди. Мать сказала позвать бабушку…».
«Исключается при таких обстоятельствах»
В суде женщина не признала вину. Свои действия она сочла необходимой самообороной и заверила, что не имела намерений лишить супруга жизни («Если бы не оттолкнула его, при этом нанеся удар ножом, то он бы меня задушил»).
С разъяснением деталей было сложнее. Почему женщина не воспользовалась шансом покинуть место конфликта — через ту самую калитку, которая, как теперь доподлинно известно, была открыта? Почему, если конфликт развивался так долго и бурно, как описывала обвиняемая, криков о помощи не слышали ни мать-соседка, ни находившийся в соседней комнате сын? Почему, согласно протоколу осмотра места преступления, в доме «следов борьбы не обнаружено, предметы мебели находятся на своих местах»? Почему на шее обвиняемой не было телесных повреждений? Внятных ответов на эти вопросы женщина не дала.
И напоследок — цитата из заключения эксперта: «Образование обнаруженной при экспертизе трупа колото-резаной раны исключается при обстоятельствах, указанных обвиняемой»…
Суд признал женщину виновной в умышленном убийстве и приговорил ее к девяти годам лишения свободы.
Андрей ЧИЖИК
Антон ДУДАЛЬ, судья суда Бобруйского района и г. Бобруйска