Ровно год назад у них все было привычно и размеренно. Александронцы растили дочку, собирались вместе за столом в деревне Высокая Липа. Экономист Оксана Витвер выбиралась в парки фотографировать осень. Анне Розентовой редко снились кошмары, а Ирина Баешко и не думала, что спорт спасет ей жизнь. Даже у нападавшего Владислава Казакевича еще не созрел план убить как можно больше людей…
Буквально через месяц жизнь всех этих людей и их родственников разделилась на «до» и «после». А день 8 октября навсегда стал черной датой. Что изменилось после трагедии и как живут невольные ее участники, в том числе родственники парня с бензопилой?
Пострадавшая Оксана Витвер: «Раньше я вообще говорить про это не могла, только плакала»
— Каждое утро я просыпаюсь и чувствую эту боль в плече. Как будто что-то стягивает его внутри. При перемене погоды болит вся рука и рубец на груди дает о себе знать, болит по всей длине, — говорит 46-летняя Оксана Витвер. Казакевич напал на нее с топором, когда она находилась в пиццерии торгового центра.
Мы гуляем по парку возле дома Оксаны. Миловидная, подтянутая она вспоминает тот день уже спокойно.
— Сейчас полегче, время все-таки лечит. Раньше я вообще говорить про это не могла. Плакала, мне было очень жалко себя, когда я обращалась за помощью и рассказывала о себе, — говорит она. — Я до сих пор прокручиваю эти события в голове и не понимаю: почему, ну почему я вдруг решила пойти в этот торговый центр? Ведь я собиралась в парк Челюскинцев фотографировать природу — у меня хобби было такое. Но тут вышла из дома, дошла до остановки, поняла: забыла и фотоаппарат, и батарейки. Тут уже и вечер, солнце садилось. Решила, что не успею в парк и лучше прогуляюсь по Сурганова. Подъехала на троллейбусе и пошла мимо торгового центра «Новая Европа». Дай-ка, думаю, загляну туда, ведь ни разу же не была. Зашла, погуляла по бутикам. Возвращаясь домой, решила перекусить и зашла в пиццерию. В общем-то, там все и случилось…
«Реабилитацию бросила, фирма закрылась — сейчас ищу работу»
События нападения Оксана прокручивала в голове десятки раз. Говорит, обычно от страха она цепенеет и не может двигаться. А тут страха не было — только возмущение, что какой-то странный персонаж (она приняла Казакевича за участника какого-то розыгрыша) пытается пугать людей.
— Когда я вскочила и увидела, что на меня замахиваются топором, то почувствовала внутри холодок и оцепенение. И я не знаю, как выжила, — делится женщина. — Я же сначала почувствовала тупой удар, потом второй по плечу и, когда вскочила и взялась за вешалку, поняла: не могу дышать.
Как он не ударил, не знаю. Ощущение, что какая-то сила встала между ним и мной и не дала ему замахиваться дальше…
Потом были реанимация, пять месяцев на больничном и сотни часов упражнений через боль. Оксана ходила к реабилитологу из поликлиники — не помогло. Денег на платные занятия у нее не было, даже несмотря на помощь родственников: Оксана живет одна с сыном-студентом.
Только летом она смогла позволить себе пойти на платные занятия в восстановительный центр баскетбольного клуба «Цмокі-Мінск». Говорит, буквально через несколько сеансов массажа и посещения бассейна стало гораздо легче. Рука стала больше двигаться и подниматься.
Однако платный курс процедур Оксана так и не закончила. Месяц назад компания, в которой она работала экономистом, закрылась.
— Сейчас ищу работу. У меня большой опыт и стаж в бухгалтерии, — объясняет она. — Искать довольно сложно: очень много «мертвых» вакансий. Но я не отчаиваюсь. Думаю, свое место обязательно найду. А там появятся деньги — продолжу восстанавливать руку.
«Я каждый день задаюсь вопросом: почему все случилось со мной? Ответа нет…»
Семья Казакевича справилась о здоровье женщины всего раз, да и то перед судом, когда они передавали 1000 рублей. Оксана считает, что все это было по настоянию адвоката.
— Ни когда я лежала в больнице, ни потом мне никто не позвонил, не узнал, как у меня дела, — вздыхает минчанка. — Мои друзья говорят: может, они испугались, вдруг бы ты на них кричала. Но ведь не важно, как отреагирует другой человек, важно, как поступаешь ты.
Когда мы осторожно спрашиваем у Оксаны, простила ли она Казакевича, минчанка говорит, что какой-то ненависти к парню нет. По ее мнению, вся вина на родителях, и на них она злится. Особенно когда болит рука.
— На суде они говорили, что, мол, не знали, что ребенок болен. Но ведь здоровых детей в Новинки не кладут. И оттуда здоровых тоже не забирают. Особенно после стольких попыток самоубийства. Уже ведь понятно, что с ним что-то не так. И как в этой ситуации можно было оставить ребенка одного и уехать? — задается вопросом Оксана. — Я считаю, что родителей тоже нужно было бы привлечь к ответственности.
Психологически во время суда ей было очень тяжело. Говорит, очень переживала за семью Александронец, а потом и вообще перестала ходить на заседания. Сейчас стало полегче. Депрессии происходят все реже. От психолога отказалась: не помог. Спасается своим новым хобби — аквариумными рыбками. Говорит, если найдет хорошую новую работу, которая ее затянет, то и все эти проблемы постепенно уйдут.
— Знаете, каждое утро, когда просыпаюсь, чувствую эту боль. И каждый день задаюсь вопросом: почему все это случилось именно со мной? За что мне все эти страдания? Ответа нет… До сих пор для себя я этого не поняла, но жизнь продолжается, — говорит на прощание Оксана.
Муж погибшей Александр Александронец: «Это никогда не пройдет, это уже все»
С женой Еленой полковник внутренних войск МВД Александр прожил 22 года. Познакомились они в деревне Высокая Липа Несвижского района. Александр приезжал туда к бабушке. Возникла взаимная симпатия, потом они поженились, а вскоре в семье родилась дочка Алеся. У девочки обнаружили проблемы со слухом, и Елена осталась домохозяйкой. В торговом центре она успела проработать всего пару дней.
— Я видел ее лицо в зеркало автомобиля. Я ее везу, смотрю и любуюсь. Говорю ей: «Девочка моя, ты у меня такая красивая, такая милая и замечательная», — украдкой смахивая слезы, говорил на похоронах Александр. — Она подняла бровки и шутя высунула кончик языка. Потом мы остановились, я ее высадил, и она ушла. И мы с ней не поцеловались, потому что не было такой возможности. Мы помахали друг другу. Я уехал, а она уже не приехала. В 17:20 она мне позвонила. Мы с ней буквально три минуты поговорили о делах домашних. Я сказал: все продукты купил и готовлю ужин, ну все, давай приходи. Она сказала, мол, хорошо. А еще через несколько минут был страшный удар…
«Какое прощение, если он не раскаялся?»
На суде Александр был сдержан и не показывал эмоций. Он до сих пор не особо хочет говорить о своих переживаниях.
— Как-то живется. С дочкой живем в квартире мамы. Я и она работаем, — скупо говорит Александр. — Ездим, встречаемся с родителями Лены, вот на прошлых выходных были. Общаемся, они тоже, конечно, переживают. Да и со здоровьем проблемы.
— Знаете, боль утраты — она осталась. Я не очень хочу говорить в СМИ о своих чувствах, но есть вопросы, — вздыхает полковник. — Жить стало по-другому, чем до этого, совсем по-другому. Это никогда не пройдет, это уже все. Знаете, это как бросить человека в совершенно другую среду обитания.
После суда родители Казакевича с Александром так и не связывались. Полковник только машет рукой: «Там все покрыто мраком».
— Что значит простить? Кровь за кровь либо оплачивай, — эмоционально отвечает Александр на наш осторожный вопрос. — Ну какое тут может быть прощение, если он не раскаивается? Он вообще сам себе на уме, неизвестно, чего можно ожидать от него в местах заключения. Знаете, вот в Российской Федерации террористов не оставляют в живых. Так стали делать сейчас и на Западе. Против тех, кто применяет оружие, в ответ его применяют в отношении них.
На получение компенсации Александр и семья уже махнули рукой. Говорят, нет шансов, что Казакевич или его родственники выплатят такой огромный долг.
Остальные потерпевшие, в том числе Ирина Баешко, которая отбивалась от нападавшего Владислава, а также Анна Розентова, на которую парень замахивался топором, на связь с нами так и не вышли.
Продавцы ТЦ «Новая Европа»: «Стал ходить наряд милиции, так чувствуешь себя в большей безопасности»
В торговом центре на Сурганова по-будничному немноголюдно. Покупателей ждут к вечеру. Никаких следов, напоминавших бы о трагедии, нет. Лавочка, на которой сидела погибшая Елена, стоит на месте.
А вот павильон «Очки», в котором она работала, уже убрали. Куда он делся, соседи ответить так и не смогли.
— Первые две недели, пока на первом этаже стояли портрет погибшей и вазы с цветами, народ к нам ходить боялся. А потом люди пообвыкли и перестали внимание обращать. Что, в магазины не ходить теперь? — пожимает плечами продавец одежды.
— Охрану после ЧП усилили очень серьезно, — рассказывают барышни из соседних павильонов. — Теперь наряд милиции из двух человек ходит. Говорят, центр заставили подписать договор об охране, и теперь, кроме простых администраторов, появились даже охранники.
— Да, чувствуешь себя как-то побезопаснее. Подозрительных лиц уже точно заметят, а не так, как было с этим с бензопилой, — уверены продавцы.
А как мы сами? Ну как, пережили да уже и забыли. Мало ли что бывает.
Работники ТЦ говорят, что сами каких-то усиленных мер не принимали. Роллеты не укрепляли, на курсы самообороны не ходили.
— А зачем? Ты же никогда не знаешь, что психу в голову стукнет, — разводит руками продавец Максим. — От таких ЧП не застрахуешься, как бы ты ни пытался. Все-таки это очень непредсказуемое поведение. Такое бывает очень редко.
— Сейчас наша большая проблема — это спрос, а не воспоминания о трагедии, — говорят здесь. — Так что спим крепко, кошмары не снятся.
Происшествие в «Новой Европе» учли и владельцы открывшихся торговых центров Galleria Minsk и Dana Mall.
В Galleria Minsk отметили, что их служба безопасности имеет лицензию на охранную деятельность — это редкость для торговых центров. Кроме того, они используют видеонаблюдение, металлодетекторы и регулярно проходят специальные тренинги совместно с силовиками. Dana Mall охраняют сотрудники департамента охраны Первомайского района столицы.
Мать Владислава Казакевича: «Если бы нам хоть кто-нибудь намекнул на его диагноз»
О трагедии Ольга узнала из новостей. Потом ей позвонил бывший муж Валентин и сказал: это сделал их сын.
— Когда я приехала домой, на двери нашей квартиры уже висел плакат с оскорблениями и угрозами, — вспоминает она. — Влад просил меня не ходить на суд: «Мама, я буду там говорить, что хотел убивать людей. Потом объясню почему». Я и не ходила, но за процессом следила постоянно.
Последний раз Ольга общалась с сыном в СИЗО. Больше каких-то подробностей она не рассказывает. Она просит не публиковать ее фотографию. Говорит, хочет защитить родных, которым и так досталось.
На суде мама Казакевича говорила, что не знала о диагнозе сына. По ее словам, врачи даже не намекнули на него. Родные парня до сих пор считают, что в случившемся есть немалая вина медиков: им говорили, что у парня был депрессивный эпизод.
— Я приходила к врачам, спрашивала: «Что с моим ребенком?» Мне говорили: «Ну, у него был депрессивный эпизод». Не было ничего ни про парасуицид, ни про шизотипическое расстройство, ни про возможную вялотекущую шизофрению, — вспоминает Ольга. — О том, что ему ставили все эти диагнозы, мы узнали уже только на допросах. А ведь при таких диагнозах нужны не просто лекарства, нужна семейная терапия. У нас ничего такого не было. Нас винят в том, что мы отказались от лечения. Но ведь лечения-то, по сути, и не было. Мы ходили к врачам без толку. И Владу, конечно, это надоело. Он сказал: не хочу больше к вам ходить. И тут же собрался консилиум, его сняли с учета. Вот вам и пожалуйста, все просто. И про болезнь нам никто ничего не сказал…
Никто не связал появление акне с постоянными депрессиями и его диагнозом. Это мы потом узнали, что во многих странах не рекомендуют применять «Роаккутан» людям с психическими заболеваниями. Если бы мы знали, что у него диагноз, мы бы ни в вуз его не отправили, никуда, не нужна была ему та учеба. Но почему-то все стали винить нас как родителей. Да если бы я знала, если бы хоть кто-то нам намекнул на то, что у Влада такие диагнозы, я бы психиатра на дом вызывала, мы бы спасали ребенка, и такой страшной трагедии не случилось бы вовсе.
Более того, Влад же и сам не знал, что болен. Он день и ночь учился, хотел поступать. Да, был замкнут, мог проспать до обеда, у него практически не было друзей. Но как нам, родителям, понять, что это диагноз, а не просто лень и подростковый этап? Каким образом? Мы же не медики. Один раз нам врач заикнулся: мол, вам бы на психотерапию походить — и все.
«Влада все время держат в ШИЗО и не лечат»
Сейчас Владислав Казакевич находится в исправительной колонии №17 города Шклова. Он сидит в камере общего режима. Правда, по словам его матери, он вот уже пятый раз попадает в штрафной изолятор.
— Валентин связывался с руководством колонии, нам говорили, что он на карантине, все у него хорошо и он здоров, — рассказывает Ольга. — Потом говорили, что его водят на работу, он там работает. Когда же в колонию приехал адвокат, то его не хотели пускать — а это нарушение прав заключенного. После жалоб адвоката все же пустили, но только на 10 минут. Выяснилось, что Влад на тот момент уже второй раз попал в штрафной изолятор. Когда Валентин встречался с ним недавно, ему сказали, что в ШИЗО Влад попадает уже пятый раз. Причины разные: из-за того, что забыл ложку, когда шел в столовую, не встал при входе сотрудника колонии, заснул на полу камеры и так далее. Насколько мы знаем, он находится там до сих пор. Мой сын фактически отбывает там наказание.
По словам Ольги, условия содержания заключенных в штрафном изоляторе хуже обычных.
— Там нет прогулок, хуже еда, нужно стоять и нельзя ложиться без разрешения. И в таких условиях он находится вот уже более 50 дней. Как он там выживет, не знаю, — рассказывает мать заключенного. — Он сказал адвокату, что подозревает: ему хотят усилить режим и перевести в другое место. Более того, его не лечат. У него же диагноз (шизоидное расстройство личности), а лечения ему никакого не проводят. Когда мы пытались выяснить ситуацию у начальника колонии, он ответил, что Влад поступил к ним здоровым, никто не указывал на наличие каких-либо заболеваний.
В Департаменте исполнения наказаний на вопросы Onliner.by по ситуации с Владиславом Казакевичем не ответили, поскольку такие данные, по их словам, предоставить не могут.
Раскаялся ли Казакевич? Однозначного ответа нет
Ольга говорит, что на одном из допросов психиатр спросила Владислава, сожалеет ли он о том, что случилось. Парень ответил, что нет. Но когда психиатр задала вопрос по-другому — сожалеет ли он, что убил людей, — Владислав ответил утвердительно.
— Мой сын болен, его нужно лечить, я в этом глубоко убеждена. На суде, везде говорили: виноваты во всем случившемся родители, мол, плохо воспитали, забросили, он был один, — добавляет Ольга. — Я уже устала всем объяснять, что он не был один, я каждую неделю моталась между Минском и Берлином. Ему было 17 лет, с ним жила сестра, да и отец был с ним в одном городе. Он не был один. И поверьте, не воспитывали мы его так, чтобы он убивал или калечил людей. Это все его болезнь, и ее нужно лечить.
Нам объяснили, что порой заключенным, часто попадающим в ШИЗО, усиливают режим либо направляют их в тюрьму. У меня есть подозрения, что ему хотят усилить режим. Более того, вся эта ситуация с ШИЗО выглядит как преследование моего сына. Я очень боюсь за него, за его состояние и опасаюсь, доживет ли он до конца срока…
