Чернобыльский синдром

17 лет назад, 26 апреля 1986 года, произошла самая крупная техногенная и экологическая катастрофа XX века – взрыв на Чернобыльской АЭС. Буквально в первые часы аварии из разрушенного энергоблока испарилось и было унесено в атмосферу более 50 т ядерного топлива; 70 т ядерного топлива и 700 т радиоактивного графита рассеялись в районе АЭС, еще 50 т ядерного топлива и 800 т реакторного графита осталось выгорать в реакторе. Масштабы трагедии огромные, если учесть, что при взрыве атомной бомбы в Хиросиме масса радиоактивных веществ составила 4,5 т.

Тех, кто ликвидировал последствия аварии на ЧАЭС, в нашем городе немало – более 1600 человек. Несколько человек, работающих в СИЗО № 5, тоже в свое время побывали в Чернобыльской зоне. Г. В. Царик, А. М. Тризнюк и П. В. Пилипенко уже на заслуженном отдыхе, а вот Александр Владимирович Толкач работает и поныне. Друзья нередко спрашивают у него о том, что видел в «зоне». Он рассказывает, но вспоминать те дни не хочется. Лучше бы их не было вообще. Столько лет прошло с момента взрыва на четвертом энергоблоке, а кажется, что это было совсем недавно. Больше, чем А. В. Толкач, говорил я, вытягивая из него скупые слова и вплетая их в канву событий 17-летней давности...

1986 год. Несколько лет прошло после окончания службы в армии. Александр устроился на работу в детскую исправительную колонию, и вся его будущая жизнь хорошо просматривалась: думал, что скоро женится, родятся дети...

Но 26 апреля разделило историю государства, всех граждан, на «до» и «после».

Поначалу Александру казалось, что авария на ЧАЭС не коснется бобруйчан и лично его: радиоактивные тучи обходили город, женщины по-прежнему рожали детей, мужики, как и прежде, пили водку, только теперь для этого был конкретный повод - кто-то пустил слух, что спиртное выгоняет радиацию.

Но недаром есть поговорка: чужой беды не бывает. Однажды весь личный состав колонии построили, и начальник сказал, что получена разнарядка, и два человека должны отправиться в чернобыльскую зону. На месяц. По желанию.

Воцарилось молчание. Желающих не было. Александр рассуждал, как, наверное, рассуждали бы многие в его положении: он холост, нет детей, молод, здоров, кому еще ехать, как не ему. Тем более – всего на месяц... И он решился.

Осознание серьезности этого шага пришло позже, в городе Наровля, где расположился отряд Могилевской милиции. Поразили «вымершие» деревни: дома, в которых есть и мебель, и ковры, и телевизоры, но нет людей, пасущийся сам по себе скот, недоеные коровы, издохшие и разлагающиеся в сараях свиньи, голодные коты и собаки... А ведь со времени взрыва на АЭС прошел всего месяц. От этого было просто жутко. А когда ощутил непроходящую сухость во рту и увидел, что всего за какой-то час позеленела прокладка респиратора, появился страх. Страх за здоровье и жизнь.

Их по несколько человек на 12 часов вывозили в 30-километровую зону нести охрану населенных пунктов от мародеров. В тех дежурствах ничего сложного не было: задерживаемые сопротивления не оказывали. Сложнее было ночью: они слышали треск взламываемых досок, дверей, но электричество в отселенные деревни давно не подавали, и поймать кого-то в полной темноте было довольно трудно.

Грибы в лесах и вишни в опустевших садах тем летом выдались просто огромными. Поговаривали, что это – следствие радиации. Их так хотелось попробовать. Иногда, правда, кто-нибудь, презрев опасность, срывал вишни, тщательно обмывал их в колодце, понимая, что, скорее всего, и вода тоже с «бэрами», и съедал. Но такое случалось редко, и съедали-то всего одну-две ягоды.

Их, молодых, поразило упорство некоторых жителей, чаще всего стариков, и их любовь к родным местам. В одной деревне осталась бабушка лет восьмидесяти, непонятно, как ее не отселили. «А куда ж мне, сыночки, ехать, говорила она, – здесь родилась, здесь и помру...» Дежурившие в зоне считали своим долгом привезти ей что-нибудь из продуктов, поговорить, развеять одиночество престарелой женщины. В другой деревне жил, правда, нелегально, дед лет семидесяти пяти. Днем он скрывался от милиции, а ночью возвращался домой. Дежурные по зоне «прикрывали» деда, решив, что право каждого, где ему жить. Люди в таком возрасте – как старые деревья: молодое можно пересадить, а старое выдернешь из родной земли – оно и погибнет.

После отъезда из зоны тревога за свое здоровье только усилилась. Через полгода Александру предложили еще раз съездить туда, но он отказался. Тревога возросла, когда надумался жениться. Нужно отдать должное и понять любовь к нему его будущей жены Татьяны, которая, зная о пребывании Александра в чернобыльской зоне, решилась выйти замуж и родить детей. И можно понять ее чувства, когда она, родив первого ребенка, спрашивала акушерок:

– Ножки, ручки, пальчики есть? Все в норме?

Александр был готов к тому, что со здоровьем могут быть проблемы, поскольку у других они начались еще тогда, и до настоящего времени половины из их отряда уже нет в живых. Болезни поджелудочной железы, желудочно-кишечного тракта, печени, злокачественные опухоли – вот что преследует ликвидаторов. У Александра с годами здоровье тоже дало сбой – беспокоит печень, препаратами, содержащими йод, поддерживает щитовидную железу, больше стал уставать. На Западе появился медицинский термин «синдром хронической усталости». Там, может, так и есть. Но здесь, он точно знает: другой синдром. У многих чернобыльцев их болезни начинались с усталости. Но Александр уверен, что родился под счастливой звездой. Конечно, хворей не избежать, но коль организм тогда выдержал радиоактивный стресс и за столько лет не расклеился, то выдержит и дальше. Только бы это не повторилось...

А. МАЗУРЕНКО

Фото с сайта voenpens.com