«Один двоюродный брат погиб, второй остался без ноги, еще один ослеп, а самый младший стал глухим. Один мой родной брат вернулся, второй нет…» Мария Мартыновна перечисляет быстро и совсем без боли. Боль утихла за столько лет, а чувство одиночества, похоже, появилось… Пожилым людям часто не хватает общения, а жителям деревни – тем более. Поэтому семейная чета Гайшунов рада нашему визиту и предлогу пообщаться. Несмотря на то, что тема для беседы с Павлом Трофимовичем и Марией Мартыновной выбрана серьезная – война.
Павел Трофимович Гайшун родился и прожил в деревне Гороховка всю жизнь. Только однажды ему пришлось надолго покинуть родной дом. Однажды… когда началась война.
– Мне тогда пятнадцать исполнилось. Вокруг войны столько разговоров было, что нам, мальчишкам, уже заранее страшно было. Я помню, как услышал, что начались военные действия. Мы тогда сидели в кино. И вдруг фильм прерывают и по радио передают сообщение… Мы тогда подумали: сам Сталин нам говорит, что немцы нас сейчас схватят. И как бросились убегать через окна! Что говорить – дети…
В сорок первом наша деревня ушла прятаться в леса. Питались мы почти полностью из леса: дичь, грибы, ягоды. Правда, за хлебом и молоком ходили в деревню, где остались старики.
Сперва мы накрывали шалаши ельником, а посередине устраивали костер. Потом, когда немного обосновались, вырыли землянки. За все время мой отец с братом вывалили больше гектара леса для лагерных нужд. Немцы далеко в леса боялись заходить: выстрелы мы все время слышали, но чтобы кто-то в лагерь проник – ни разу. Поэтому жизнь текла ровно, особенно для нас, детей. Партизаны к нам часто наведывались. Настолько часто, что многие женились на наших девушках (смеется.— Прим. автора).
Через пару лет я сбежал к партизанам. Моя задача в их лагере была – добыть для товарищей еды. Бегал в деревню, рыбачил, собирал грибы… А когда мне исполнилось восемнадцать, я пошел воевать. Служил в танковых войсках Рокоссовского, в 26-й артиллерийской дивизии. Работал со 152-миллиметровой гаубицей. Конечно, эти дни мне запомнились гораздо ярче, ведь время словно стало быстрее идти. В лагере-то каждые сутки похожи на предыдущие. А когда сам воюешь: новый день – новое событие.
Не помню, чтобы кто-то боялся… А вот голод очень хорошо запомнился. Когда мы наступали, нередко полевая кухня за нами не поспевала. Кусок черного хлеба – вот и вся дневная порция. Иногда нам давали муку, мы ее засыпали в котел и заливали водой. Потом сидели вокруг с ложками и ждали, пока наш суп закипит. Но никогда не дожидались – кто раньше зачерпнет, тот и наелся.
Я в армии оказался, когда наши уже пошли в наступление. В мой самый первый бой мне разрешили заряжать пушку, нужно было поднести сто пятьдесят снарядов. Каждый весит двадцать два кило, плюс гильза – двенадцать. И их еще надо было не просто подносить, а особенным движением засовывать в гаубицы. Я так устал, что одним из последних снарядов промазал! И с силой ударил носом снаряда по пушке… Как он не взорвался? Тогда бы весь расчет погиб. Потом тот снаряд пошел врагу…
И еще случай. Мы были на реке Одер. Стоял густой туман. В час дня на три метра вперед ничего не было видно. Мы взяли немцев в кольцо, в тумане немцы хотели прорваться к своим. Этого нельзя было допустить! Наши разведчики погибли, и мы не знали, где находится враг, может быть, он был совсем рядом. Тогда было решено стрелять по позициям катюшами, чтобы убить всех сразу... Погибло много людей… Рядом со мной упал снаряд от гаубицы. И не разорвался! Так что два раза меня могло убить, но как-то повезло…
А вот в Кенигсберге было жарче всего! Когда мы на танках ворвались в город, немцы спасались от наших колонн кто как мог – и на лошадях, и на мотоциклах. Кто не успевал убежать, того тут же с танков убивали. Помню, валялись по улицам кони, люди… Наша 26-я дивизия только восемьдесят километров не дошла до Берлина.
В ту ночь, самую главную, я стоял на посту. И тут передали – капитуляция! Наши Берлин взяли! Я закричал от радости, стал будить своих товарищей. Мы радовались, прыгали, как дети, до самого утра стреляли в воздух! А утром нам дали продукты и по сто граммов.
Помню, после войны многие женщины сами пахали поля, мужчин не было… А у нас пахали-то немецким трактором! После войны остался он нашей деревне в качестве репарации. Так я жизнь и проработал в Гороховке в строительной бригаде до самой пенсии. Мы с женой вырастили троих сыновей, у нас пять внучек, есть правнучка и правнук. А значит, все наши труды были не зря. Жизнь продолжается…
Анастасия ТРУШНИКОВА
Фото Федора ПРОКОПОВА
