28 ноября 1918 года, практически сразу же после освобождения Бобруйска от немецких войск, в городе было образовано подразделение новой службы охраны правопорядка — рабочей милиции. О том, как все начиналось, о первых делах и главных задачах службы, рожденной революцией, нам расскажет… первый начальник милиции Бобруйска и Бобруйского уезда Петр Леонтьевич Сенкевич: его воспоминания сохранились в фондах Бобруйского краеведческого музея.
Петр Леонтьевич Сенкевич родился в 1884 году в деревне Городище в семье крестьянина. В августе 1915 года призван в армию — на Западный фронт, в 112‑ю пехотную дивизию. В июне 1917 года вступил в партию большевиков. С декабря 1917 года участвовал в вооруженной борьбе против частей польского корпуса Довбор-Мусницкого, затем занимался организацией сопротивления немецким оккупантам в Бобруйском уезде.
Погоня на пожарных лошадях
В ноябре 1918 года последние немецкие части покинули Бобруйск. Хочу отметить один эпизод, связанный с уходом оккупантов из Бобруйска.
Нас было двое: Григорий Горностай и я. С красными лентами через плечо, на которых был написан лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», и на пожарных лошадях с оружием выскочили вслед отступающим. Нужно было видеть эту панику, которая поднялась среди немцев. Они бежали без оглядки, очевидно, полагая, что нас много. Их беспорядочная неприцельная стрельба нам вреда не принесла. Город был очищен быстро. Мы долго смеялись произошедшему.
Надо было создавать власть в городе и уезде. Был создан ревком: председатель — Ревенский Платон Федорович, члены — Молокович Прокоп Денисович, Серебряков Петр Михайлович, Сенкевич Петр Леонтьевич, Найман Борис, Байер Иосиф. Кажется, что еще входили Вольфсон, Горностай Григорий, Бонторчук, Шкловский, военный специалист Жидков.
Первая операция «Арсенал»
Я стал начальником уездной и городской милиции.
Бандитизм, воровство, грабеж, политические и уголовные преступления… Со всем этим надо было вести борьбу как в городе, так и в уезде.
Первый приказ, подписанный мной как нач. милиции и зав. отделом управления ревкома, был о сдаче населением оружия. Начался прием посетителей по всяким нуждам. Кто просил разрешения на выезд, кто пропуск за хлебом, кто предлагал свои услуги для работы в органах советской власти.
Пришли в ревком блюстители порядка: нач. уездной полиции Жданов(ич) (так написано в тексте. — Прим. ред.) и нач. городской полиции Ральцевич. Оба с белыми повязками на рукавах. Они пришли, чтобы сдать бразды правления.
Был создан из коммунистов отряд особого назначения. Ревком назначил меня начальником отряда, не освобождая от основных функций.
Пуля прошла мимо
Со стороны преступного элемента началась охота за ответственными советскими работниками. Жертвой нападения стал активный товарищ Симончик, на которого ночью напали бандиты прямо на улице и убили его. Были неоднократно попытки учинить расправу и со мной.
Один из бандитов проник в мою квартиру под видом просителя и пытался застрелить из большого «Смит-Вессона».
Пуля прошла мимо и ударилась о стенку. Получив ответный выстрел, бандит выпрыгнул в окно — пуля тоже прошла мимо. Впоследствии оказалось, что это был известный бандит Строк, мы его поймали. Подобных покушений было несколько. Для того времени это было вполне естественным: весь этот преступный мир ненавидел советскую власть.
Как члену ревкома и военному специалисту мне пришлось выполнять самые сложные и ответственные задания. Мне хочется отметить некоторые эпизоды, которые врезались в память.
Нужно сказать, что в каждой волости, в каждом районе и отдельном местечке находились люди, считавшие своей «священной» обязанностью вести борьбу с «большевиками и коммунистами». Кроме того, был жутко развит антисемитизм.
В Осиповичи — на мятеж
Однажды в ревкоме было получено сообщение о том, что в Осиповичах поднято эсеровское восстание среди мобилизованных на фронт. В течение двух часов пришлось организовать отряд из коммунистов и взять людей из караульного батальона. Быстро погрузились в эшелон и выехали в Осиповичи.
Не доезжая пять километров до станции, остановили поезд. Со своим помощником я вышел на разведку. Заместителю, оставшемуся с отрядом, дал указание по сигналу ракеты окружать станцию.
Мы были одеты в полувоенную-полугражданскую одежду, как и все тогда. У нас были только пистолеты. Мы прошли по путям мимо патруля и направились к главному входу в вокзал. На перроне были трупы. У дверей стоял вооруженный карабином человек, преградивший нам дорогу. Я сказал, что мне нужен начальник по срочному делу и вместе с помощником решительно прошел в помещение вокзала. Слабый свет коптилки освещал фигуры телеграфистов и человека в военном, что-то диктовавшего телеграфисту. На мой вопрос «Кто вы?» последовал ответ: «Я Чижов, что вам угодно?».
Я понял, что передо мной руководитель мятежа. Отступать было поздно. Сигнал дать нельзя.
Я сказал, что они окружены и сопротивление бесполезно, и потребовал сдать оружие. Чижов выхватил наган и выстрелил, но мимо. Мой помощник выбил у него наган из рук. Тогда он выхватил второй наган из заднего кармана брюк, но не выстрелил, а бросил на стол со словами: «Бесполезно сопротивляться». Помощник мой вышел за дверь и дал сигнал. У часового была взята винтовка, которую он, впрочем, сам оставил и сбежал со своего поста…
Бунт в бобруйском гарнизоне
Контрреволюционные вылазки назревали и в самом Бобруйске: ночная стрельба в городе, антисоветские и антисемитские листовки на стенах домов и заборах...
Белогвардейцы начали готовить диверсии и агитировать среди солдат Бобруйского гарнизона, призывая к свержению советской власти под лозунгами: «Спасай Россию, бей жидов», «За власть Советов, но без коммунистов и большевиков».
Ревком поручил мне и тов. П. Молоковичу «разрядить нездоровую обстановку в Бобруйском гарнизоне». А «нездоровая» обстановка заключалась в том, что кулацко-эсеровская клика, действуя по директивам эсеровского центра (Борис Савинков давал свои указания), стремилась к уничтожению руководителей ревкома и восстановлению буржуазной власти помещиков и капиталистов.
В нашем распоряжении никаких воинских частей, не считая караульного батальона, не было. Мы поехали вдвоем в бурлящий котел из нескольких тысяч человек, совращенных кулацко-эсеровской агитацией.
В апреле 1919 года Петр Сенкевич был отправлен на фронт — с февраля‑1919 шла советско-польская война. Петр Леонтьевич был ранен в бою. После лечения в минском госпитале он вновь прибыл в Бобруйск.
Встретили нас враждебно. Зловещая тишина не предвещала ничего хорошего. Но мы просто начали выступать перед этой массой людей с простыми словами о том, что нельзя поддаваться на агитацию кулаков, что это не в интересах трудового народа. Нами был обнаружен шляхтич-кулак Олехнович, один из зачинщиков беспорядков. Я сказал: «Вот он, ваш вожак, берегитесь его!». И добавил: «У нас достаточно сил, чтобы выловить и наказать буржуазных прихвостней». Основная масса людей пришла в движение. Разоблаченные кулаки постарались улизнуть, чтобы их не подвергли народной расправе. Революционный порядок был восстановлен.
Последний бронепоезд с «Березины»
К моим обязанностям добавилась еще одна: председатель комиссии по эвакуации Бобруйска (белополяки уже подходили к городу). Правительство тогда перебралось из Минска в Бобруйск. Председатель Совнаркома Литвы и Белоруссии Мицкевич-Капсукас разместился в небольшом домике готического стиля. Он продолжал работать даже тогда, когда белополяки уже просочились на окраины города. Когда я вошел к нему, он спросил: «Что это за пальба?». Узнав, что белополяки близко и мы рискуем попасть в плен, он сказал: «Давайте вот эти чемоданы захватим с собой». В чемоданах были правительственные и партийные бумаги.
В Бобруйск Петр Сенкевич больше не вернулся: до 1924 года он жил и работал в Смоленске, затем в Москве. Эти воспоминания написаны им в столице СССР в 1957 году.
Мы сели с чемоданами в грузовик. Стрельба уже отчетливо слышалась со стороны Бобруйского вокзала. Мы ехали на Березинский вокзал. Неожиданно наш «форд» застрял в грязи. Шофер объявил, что машина дальше не пойдет: он ничего не может сделать. Но мне показалось подозрительным его поведение. Позже выяснилось, что он решил воспользоваться случаем и забрать машину себе. Пришлось пригрозить ему, и автомобиль сразу выскочил из грязи...
На станции «Березина» был последний эшелон, отправившийся немедленно. Мы, оставшиеся с отрядами Красной Армии и коммунистами, подготовились к отступлению с боем. Появились раненые, которых нельзя было оставлять без медицинской помощи.
В городе был старый врач Морзон, и я на той же машине вернулся в город. Морзон был дома. На мою просьбу о помощи раненым он без звука взял чемоданчик с инструментами и последовал за мной.
В городе зловещая тишина, как перед большой грозой. Мы сели в машину и поехали к станции «Березина». Больных и раненых надо было переправить на ту сторону реки, через мост, который, кстати, надо было взорвать, чтобы не пропустить белополяков.
Последним, отстреливаясь от нажимавших белогвардейцев, прошел бронепоезд. Мы с боями отошли на другой берег реки…
