Когда речь заходит о Великой Отечественной войне, как правило, имеются в виду военные действия и воины, непосредственно в них участвовавшие, которых ныне мы называем ветеранами. Но "за кадром" остаются те, кто пережил за годы войны, может быть, не меньше ее участников, – люди, жившие на оккупированной территории, видевшие войну своими глазами...

Сегодня мы предлагаем вашему вниманию воспоминания одного из таких очевидцев.

Елене Ермолаевне Санотенко в начале войны было восемь, а ко времени освобождения Беларуси – 11 лет. Ее цепкая детская память и наблюдательность сохранили все – вплоть до мельчайших подробностей, может быть, незначительных и субъективных на фоне общей "панорамы" войны, "частных" случаев, но именно тем и ценных, что они, эти подробности и случаи, "частные", "неофициальные", следовательно, "живые", "дышащие".

Начало войны

Материал был опубликован в газете "Коммерческий курьер" 20 мая 1997 г. (№ 51)

Жили мы тогда в деревне Мушичи Октябрьского района Гомельской области. Семья наша была большой: мама, Настасья Мартыновна, и шестеро детей (отца, в прошлом командира Красной Армии, перед самой войной репрессировали по надуманному предлогу. Он вернулся после войны). Самой старшей из нас была моя сестра Валентина, которой в июне исполнилось 11 лет.

Утром пришла мама и сказала: "Детки, вставайте, война началась..." Я, помню, подумала: "Если бы с нами был отец, то ничего бы нам не было страшно".

Отступление

Помню, как со стороны деревни Зарижье, несколько часов непрерывно отступали конные войска Красной Армии. Было очень жарко, пыльно. Командиры подразделений не дозволяли красноармейцам останавливаться, не давали даже задержаться у колодца, чтобы попить воды или взять у жителей какой-нибудь еды, по-видимому, они выходили из окружения и для них была дорога каждая минута. Люди с горечью говорили: "Вот гонят наших немцы, гонят..."

Оккупация

До зимы 1943 года немцев в Мушичах не было: так, проезжали мимо на машинах, мотоциклах и подводах, но на постой не оставались. Только подразделение полицаев обосновалось в здании школы, где была их комендатура. Но вот однажды зимой, когда уже лежал глубокий снег, немцы примерно на двадцати крытых грузовых машинах ночью въехали в деревню и тут же стали выгонять жителей из их домов – в мороз, в снег, в ночь... Выгнали и нас.

Мы все были очень напуганы, мама не знала, куда нас вести. В страхе, в растерянности мы пошли сначала в поле, подождали там, прислушиваясь к шуму в деревне, потом услышали родную речь, людские голоса где-то на окраине поселка и пошли туда. В этом доме были уже многие из Мушич: лежали вповалку – где кто смог расположиться. Мы устроились под большим столом и так под ним и переночевали. На следующий день все жители были окончательно изгнаны из деревни и ушли в лес, где, наверное, уже у всех семей были сооружены из веток шалаши – именно на такой случай. Зная о зверствах карателей в других деревнях, мы часто, лишь услышав звук подъезжающих к Мушичам машин и мотоциклов, тут же убегали в лес и пережидали там, пока минует опасность.

Эта предосторожность была не лишней: в нескольких километрах от Мушич фашисты сожгли деревню Новики, расстреляв перед этим в избах всех людей... Осталась в живых лишь одна десятилетняя девочка Вера, которая, раненая, спряталась в вырытом на огороде небольшом окопе...

Поговаривали, что партизаны взорвали вблизи Новиков мост, когда по нему ехал какой-то важный военный чин, и уничтожение деревни стало акцией возмездия.

Так, в лесу, в шалаше, согнанные со своих мест, и прожили мы ту зиму.

Выселение в Глусский район

Мы, вместе с двумя другими семьями, жили тогда в небольшом доме в поселке. Однажды зимней ночью всех оставшихся в лесу и в деревне жителей согнали вместе и погнали, как потом оказалось, в Глусский район, в деревню Стрижи. Причем люди до Стрижей шли пешком, некоторые из них были совсем истощены, больны, в том числе тифом, и по дороге по одному умирали – их оставляли прямо на обочине...

Нам же, по сравнению с другими, очень повезло: нас и еще две многодетные семьи перевезли на грузовой машине.

В Стрижах нас выгрузили и приказали расселиться по домам, которые все были пустые, без обитателей (позже мы узнали, что их сожгли каратели – в строении на окраине деревни).

Там мы жили еще некоторое время – до тех страшных событий весны 1944 года...

Лицом к лицу со смертью

Я очень хорошо помню тот день. Немцы вошли в деревню с разных сторон и стали выгонять всех из домов, собирая в одну колонну. Взрослые почувствовали что-то плохое, шли с тяжелым сердцем...

Когда нас подогнали к большому амбару, мы поняли: нас будут жечь. С плачем, с причитаниями люди клали на землю около амбара свои нехитрые пожитки и входили в него. Кроме нескольких стариков, были лишь женщины разного возраста и дети. Плач, крик, вой стоял в амбаре, когда стали заколачивать все двери. Я по-детски наивно думала, что нам надо отойти подальше от входа, спрятаться в солому, дергала маму за рукав, говорила ей это, она же стояла вся бледная, ничего не отвечала, не двигалась, глядя впереди себя остановившимися глазами, и только шевелились, шепча молитву, страшно побелевшие ее губы и рука творила крестное знамение...

Люди в истерике метались по амбару, две женщины, одна из которых была беременной, не выдержали этого ада, выскочили из амбара и побежали к недалеко находящемуся спасительному лесу. Вслед им раздалась автоматная очередь, – я стояла у самой двери и видела, как немец стрелял, и мне показалось, что он не очень хотел попасть, – и не попал, они все же скрылись в лесу, и никто их не преследовал. У нас же не было никакой надежды на спасение – немецкие солдаты вели последние приготовления и вот-вот должны были поджечь амбар при помощи бутылок с зажигательной смесью, которые, я заметила, стояли в ящиках неподалеку...

Но неожиданно на дороге показалось облако пыли и послышался скрип подвод, звуки голосов. Немцы приостановили свою страшную работу, вглядываясь вместе с нами в приближающийся обоз. Причем многие женщины закричали что было сил: "Мы невиновные!.."

И произошло чудо. Командир приехавших переговорил о чем-то с начальником карателей, и немецкий солдат подошел к еще незаколоченным передним дверям амбара, поднял руки и сделал жест на себя: выходите. Помню, вмиг ослабевшие, психически истощенные от чудовищного напряжения, уже попрощавшиеся с жизнью люди буквально выползали из амбара... Мама же словно окаменела, мы со старшей сестрой увели ее под руки. Она не могла прийти в себя, пролежав без движения трое суток...

Кто они были – наши спасители? До сих пор это точно неизвестно. Но люди тогда поговаривали, что нас спас отряд власовцев...

Освобождение

Мы ушли из страшных для нас Стрижей. Жили в деревне Барборово.

Был июнь. Помню, солнечным теплым утром мама разбудила нас словами: "Детки, наши пришли!" Я тут же услышала, как вокруг дома стучат сапоги бегущих солдат. И на душе стало так радостно, так забилось сердце от счастья, от понимания того, что война для нас закончилась, не будет больше фашистов, не будет угрозы смерти!.. Конечно, этот солнечный июньский день был одним из самых счастливых в нашей жизни...

Подготовил Анатолий ВАРШАВСКИЙ

На фото: Е. Е. Санотенко