Пришел июль, и мы отправились в Вербки. На базу отдыха, туда, где сейчас собрались профессиональные художники-керамисты из шести стран (Молдавии, Латвии, Польши, Болгарии, России и Беларуси), чтобы на лоне природы спокойно предаться общению с единомышленниками и главное — свободному творчеству.
Бобруйская земля сегодня — один из центров керамического модернизма. Благодаря Международным пленэрам «Арт-Жыжаль». 10 июля начался пятый.
Разжигать огонь самодельных печей на берегу реки Березины приехали мастера и «подмастерья» (студенты белорусских и российских вузов). Всего 21 человек. Во главе — бессменный Валерий Колтыгин, председатель Бобруйской городской организации «Белорусского союза художников».
Сложности доставки
Правда, на этот раз встретиться с Валерием Аркадьевичем на пленэре не удалось. Он отправился за эмалью в Минск. «Такие проблемы с материалами! — сетует «правая рука» организатора Анатолий Концуб. — В Минске есть завод «Керамин», где этой глазури тонны! Но ее из России поставляют и перепродавать не имеют права. Приходится из-за 25 килограммов глазури министра беспокоить: Колтыгин обратился к директору Национального музея, тот — к директору «Керамина», а уже директор — к уполномоченному представителю власти. Поэтому подготовка к пленэру всегда еще с зимы начинается, иначе не успеть».
За пять лет сложился костяк художников, которые приезжают постоянно. Каждый год среди участников появляются семь-восемь новичков, впервые приехавших познакомиться с древней техникой обжига, в том числе три-четыре студента, для которых проводятся мастер-классы. Не все участники успели приехать к открытию (13 июля): припозднились гости из Польши и Болгарии.
Около трети пленэровцев — белорусы. Минчанин Евгений Хоминич здесь третий год: «Все просто отлично! Все условия для работы, в то время как в Беларуси серьезной базы для керамистов нет. Дороги и материалы, и мастерские. Так что этот пленэр — единственное светлое пятно, единственное место, где можно поработать с серьезной керамикой».
Если чешется правая ладонь — помойте руки
Деревянные домики с «удобствами» на улице, баня. Построенные, как и столетия назад, в земле печи для обжига, свежие дрова. Условия почти первобытные. Но, возможно, именно они придают мероприятию такое ощущение свободы. Кажется, все вокруг настроено на созидание. Такое впечатление, что здесь останавливается время. Или все замирает, чтобы это самое время ничего не заметило. Точь-в-точь как на «каменных часах» Илоны Шаушеп из Латвии. Мы застали художницу над созданием композиции, которая наверняка пришлась бы по вкусу коллекционеру камней. Только эти из глины. Еще не окрепшие, не прошедшие «испытание огнем», они сушились на солнышке, подставляя лучам свои неровные бока с циферблатами.
«Сейчас все в работе, разбрелись по своим домикам, праздно шатающихся вы не увидите», — заверил нас Анатолий Концуб. И вновь склонился над пока непонятной, конусообразной деталью своей будущей композиции. Делиться идеями еще только зарождающихся работ он вежливо отказался: «что вы! Керамисты никогда не станут вам говорить про работы, которые не готовы. Может, я ее разобью, когда из печи доставать буду. Это, если хотите, суеверия».
Искусство сближает
Нынешний пленэр посвящен 125-летию со дня рождения классиков белорусской литературы Янки Купалы и Якуба Коласа и 620-летию Бобруйска. Тема соответственно — «Национальное в керамике». Но вообще-то художники вольны как в своих задумках, так и в их воплощении. Национальный колорит так или иначе будет присутствовать в «детищах» авторов просто в силу их принадлежности к той или иной национальности.
Работа идет полным ходом. Через день начнутся обжиги — самое завораживающее действо, то, ради которого все и собрались. На печах, рядом с домиками сохнут работы. Еще не обожженные, серые, издалека как будто металлические, только без блеска, матовые, но еще такие зыбкие: одно неосторожное движение и шедевра нет. На небольшой веранде сосредоточенно склонился над столом четверокурсник Могилевского училища культуры Евгений Чевдарь.
– А как называется, то, что вы сейчас делаете?
– Вообще-то так и называется, как есть. Это кот.
– Что-то не очень похоже… У вас есть домашнее животное?
– Кот и есть. Васькой зовут. Понятное дело, не похоже, просто кота придавило слегка.
– Имя у вашего Васьки какое-то неоригинальное, чего не скажешь о его глиняном воплощении. Как вам здесь?
– Нормально, — усмехаясь, кивает на одинокую пустую бутылку пива, стоящую на подоконнике возле эскизов. И уже с серьезным выражением лица добавляет, — хорошо, на самом деле. И полезно. Научился, в каких пропорциях и с чем нужно глину смешивать. Повезло нам с однокурсником, что именно мы сюда поехали.
В одном из дальних домиков на террасе работает гончарный круг. В его гуле почти растворяются наши голоса.
Этот гул не пересиливает даже какая-то психоделическая мелодия, доносящаяся из колонок музыкального центра. Черноволосая девушка с живыми огоньками в глазах лепит вазу. «Даже не просто вазу, а составную композицию, что именно получится, пока не знаю, глина сама подскажет», — объясняет Татьяна Борисова. Ее коллега Александра Створа, профессиональный керамист, член Московского союза художников, тоже считает, что в создании работ из керамики присутствует магия: «С вещью нужно разговаривать, еще когда она глина».
По словам москвичек, в российской столице такое направление в искусстве, как керамика, очень развито. В городе много керамистов и просто академических живописцев, скульпторов, которые работают еще и с керамикой. Скульпторам гораздо удобнее работать в глине — бронза дорогая. Живописцы рады побаловаться скульптурами, чтобы лучше понять пропорции объектов. А вот мужчин-керамистов мало. Наверное, потому что это занятие нельзя назвать регулярным надежным заработком. Даже в Москве, где особенно процветает интерьерное искусство.
«Ну вот за такую работу я как художник запросила бы долларов 600, — щурится Александра, кивая на полуметровую вазу, на которую «приземлилась» какая-то рептилия. — Но мы сюда еще ради обжига едем. Земляная печь просто шедевры творит! Такую работу я не продам, а отвезу домой и — на выставку. Подпишу еще обязательно, где она была выполнена».
А вот сны гостям из России здесь не снятся: «Процесса засыпания нет вообще. Ложишься и проваливаешься. Дни летят. Люди вокруг интересные. Руководитель замечательный. Мы, как в пионерском лагере: и пошалить дают, и в дисциплине держат. Так что здорово у вас здесь! Надеемся, что это не последний пленэр и у нас будет возможность приехать еще».
Пока мы общались, рядом в уголке из кусочков глины, еще такой податливой, на гончарном круге вырастали маленькие вазочки. Вдруг гул исчез. Гончарный круг остановился. Больше ничто не нарушало окружающую гармонию. Еще одна девушка, вся перепачканная в глине, поднялась и критически оглядела около 20 маленьких кувшинчиков неправильной формы. «Эх, не получается. Пока», — не без досады в голосе, но с уверенностью в дальнейшем успехе произнесла Анна Амбросова, студентка Белорусской академии искусств, и окунула руки, «одетые» в глину, как в серые перчатки, в ведро с водой.
В соседнем домике работало радио. Там мы встретили Максима Колтыгина. Он приехал на пленэр к отцу из Минска вместе с женой и маленьким ребенком. После уговоров с неохотой, но все же оторвался от занятия и согласился сфотографироваться рядом со своей «папараць-кветкай» в глиняном исполнении. Детали белорусского чудо-цветка сохли на улице в картонной коробке. «…Тэмпература паветра ноччу 18-20, удзень 30-33», — вещал приятный женский голос из радиоприемника.
Еще двадцать шагов, и утихло даже радио. Только шум крон и пенье птиц. Совсем на отшибе, в дальнем домике расположился колоритный мужчина с бородой и добрыми глазами. На столе — приспособление для раскатки пластов глины (остальные художники пользовались кухонными скалками). Сверху на проволоке сушатся грибочки. Тихо и спокойно. Только работ из шамота нигде не видно. «Они еще в процессе. А в этом домике я уже четвертый год живу, привык, так что место уже как бы за мной числится», — удовлетворил наше любопытство Евгений, художник из Гродно с весьма подходящей к атмосфере фамилией — Одиночник.
Когда камни говорят
Материалом для шедевров служит шамот — глина, в которую добавлена шамонтированная крошка. Она получается из наиболее мелких осколков уже однажды обожженных черепков. Можно сказать, создающиеся из шамота произведения искусства «реинкорнируются» при участии остатков своего же праха. Соавтор керамиста в творчестве — огонь. Настоящий, живой, первобытный. Эксперименты с технологиями и формами. В результате — эксклюзивная работа.
Первую неделю каждый сам по себе. После, на обжигах, художники собираются вместе у печей и помогают вершиться волшебству. Когда приходит время, кто-то один щипцами достает раскаленные шедевры и аккуратно ставит их остывать в специально выкопанные в земле ямки. Это большое доверие, коллективный труд. Смех до коликов в животе, когда приходится держать «ныряющего» к печи за ноги, слезы — когда работы, несмотря на все усилия, срываются и разбиваются вдребезги. Но здесь нет места ругани и обидам.
В домиках сыро, в пасмурную погоду работы сохнут долго. И все же это рай для керамистов. Художники сами кладут печи, колют дрова, поддерживают огонь, готовят керамику для обжига, сушат и глазируют ее. Молодежь — на подсобных работах, опытные мастера — возле печи. Те, у кого не развито чувство «соседского плеча», получают приглашение всего один раз.
В последний день пленэра, ночью, после веселой гульбы художники совершают ритуал. Собирают черепки работ, которым не суждено было появиться на свет в этот раз, складывают их на плот, поджигают и пускают по реке. Течение уносит вдаль эти своеобразные послания для потомков, археологов. Две стихии встречаются вместе. В конце концов одна поглощает другую. Плот тонет, а черепки с инициалами художников остаются.
Евгения КОРКИЯЙНЕН
Фото М. КЛИМОВИЧА
