Не так давно мы рассказали о находке, сделанной в июне на территории Бобруйской крепости. Тогда в ходе земляных работ было найдено неизвестное захоронение советских граждан, погибших в годы войны. Работы там продолжаются до сих пор. Как сообщил главный специалист управления по увековечению памяти защитников Отечества и жертв войн Министерства обороны РБ Александр Евгеньевич Лугин, на сегодня из земли извлечены останки 470 человек. И эта цифра, скорее всего, далеко не окончательная. Да и сама находка явно не последняя. В этом мы убедились, побывав на самом юге Бобруйского района — в деревеньке Орсичи.
Сегодня она почти затерялась среди глухих лесов и непроходимых болот. А в годы войны здесь был один из центров партизанского движения. До сих пор помню фотографию, увиденную еще в школе: «Партизаны разбирают железнодорожные пути на участке Мошны — Брожа». Так вот, Орсичи — это как раз посередине. Здешние старожилы еще помнят немецкую речь на деревенских улицах и ужас облав на партизан. Не забыли здесь и более страшные страницы военного лихолетья. Рассказ об одной из них и позвал нас в дорогу.
Хлипкая узкая полоска асфальта давно закончилась, под колесами — лишь гравий да пыль. Деревня — вот она, но не все так просто. Дом местного жителя Ивана Степановича Букаса найти с первого раза не удалось. Со второго тоже. Теперь понятно, почему именно здесь был один из партизанских центров. И лишь изрядно пригладив высоченную траву машиной, мы нашли то, что искали. Хозяин, как водится, хлопотал по двору. В свои 79 Иван Степанович держится бодрячком. Суровая прививка войной от хворей действует до сих пор.
В июне 41-го ему было всего семь лет. Начало войны мальчишеская память сохранила почти в деталях:
— Первое время немцы относились к местным жителям хорошо. Конечно, без особой симпатии, но до рукоприкладства, а тем более до применения оружия, не доходило. Базировались они в основном в Броже, у железнодорожной станции. Там у них штаб свой был.
Но продлилась «белорусско-немецкая идиллия» недолго. Уже к зиме 41-го почти все взрослое население окрестных деревень ушло в партизаны. Остались лишь те, кто в силу возраста или здоровья не мог ходить извилистыми партизанскими тропами. Старики, женщины и дети из деревенских жителей вмиг перешли в положение заложников. Соответствующим стало и отношение.
— Немцы стали забирать детей в тюрьму. Находилась она в соседних Ковчицах. Сбежать не составляло особого труда, чем мы с ребятами и воспользовались. Нас поймали и вернули. Отношение стало еще строже. Хотя, конечно, разные немцы попадались. Один, например, спас мне руку. Было дело, поранил я кисть. Рана оказалась глубокой, замаячила ампутация. Так вот, один из младших офицеров позвал меня в здание школы в Орсичах, где была расквартирована часть, и силой усадил на стул. Ну, думаю, сейчас больную руку будет отрезать. Но вместо этого немец взял птичье перо, нагрел его и стал выжигать рану. Больно было, жуть! Но через несколько дней рука стала заживать. Причем не по дням, а по часам. Так с зажившей рукой и отправили… в концлагерь в Озаричи.
Еще до этой отправки мы стали свидетелями такой сцены. К деревенскому кладбищу подъехал крытый грузовик, из кузова под прицелом автоматчиков вышли люди. Человека четыре или пять. В гражданской одежде. Их подвели прямо к выкопанной траншее… Раздалась автоматная очередь. Закапывать могилу немцы заставили местных мужиков.
Рассказ своего земляка дополняет еще один местный житель, Сергей Иванович Роскач:
— Что это были за люди и почему с ними так обошлись, мы так и не узнали. У немцев спрашивать, ясное дело, не стали. Местные, те, что были постарше, не любили распространяться на эту тему. Знаю точно, что ни сразу после войны никто не трогал это захоронение. За 70 лет несколько молодых дубков, что росли возле кладбища, где похоронили неизвестных, вымахали почти до неба.
Любая война не приемлет полутонов. Есть лишь черное и белое, плохое и хорошее. Не важно, идет речь о событиях или о людях. Свои «немецкие» воспоминания остались и у Сергея Ивановича:
— Когда партизанское сопротивление достигло предела, немцы вообще перестали церемониться с местными жителями, особенно это было заметно во время допросов. А допрашивали всех, включая нас, детей. И все чаще с применением физической силы. Помню, во время одного из допросов в комнату зашел немец. Рослый, статный, видный. И заговорил с нами на чистейшем русском языке, причем подчеркнуто вежливо. Конечно, спрашивал о партизанах, о помощи, которую местные жители им оказывали. Но мы, дети, ничего об этом не знали. Так и отпустил нас с миром. Уже позже мы узнали про этого офицера. Оказалось, его отец эмигрировал в Германию еще в 1914-м, накануне Первой мировой. Там женился на немке… Местные после войны рассказывали, что этот офицер любыми правдами и неправдами спасал наших граждан. Иногда с риском для жизни. Когда война была давно позади, про этот случай я рассказал своей жене. Говорю: вот свиделись бы, так не раздумывая повел бы его в ресторан. На что она только улыбнулась: у тебя, мол, денег нег. Корову бы продал, говорю, а по чарке бы с ним выпил. …За то, что остался жив.
Кто знает, может, в ходе этого так и не состоявшегося разговора раскрылась бы тайна «по ком шумят дубы» на сельском кладбище в Орсичах. Пролить свет на этот вопрос, даже спустя столько времени, можно. Так считает руководитель Бобруйского поискового отряда «Обелиск» Сергей Порозов.
— В таких случаях поисковики обычно выезжают на место и составляют так называемый информационный лист. Сведения в нем базируются на рассказах очевидцев и данных историков. Потом начинается непосредственно поисковая работа. Все, о чем рассказали жители Орсичей, безусловно, интересно и должно быть тщательно исследовано.
А раз так, то и еще в одной истории с захоронениями рано ставить точку. Как и в большой летописи Великой Отечественной, оставившей немало загадок на нашей белорусской земле.
Дмитрий СУСЛОВ
Фото Андрея ЖУРАВЛЁВА
p class=
