Послезавтра, 29 июня, бобруйчане выйдут на красивые и нарядные улицы нашего помолодевшего города, чтобы принять участие в праздничных мероприятиях, посвященных 63-й годовщине освобождения Бобруйска от немецко-фашистских захватчиков. Придут на праздник и ветераны Великой Отечественной, и те уже немолодые бобруйчане, которым когда-то, в июне 1944-го, довелось видеть совсем другой Бобруйск – разрушенный и полыхающий огнем…
О том, что пережили бобруйчане в последние дни перед освобождением и каким предстал Бобруйск перед освободителями, сегодня рассказывают очевидцы тех далеких военных событий. В подтверждение их свидетельств мы публикуем снимки, сделанные после освобождения города в качестве доказательств фашистских злодеяний.
Валентина Михайловна КАЛИНИНА (Раевская):
– В конце июня всех нас, жителей улицы Станционной и соседних улиц, немцы под конвоем выгнали из домов и пригнали в деревню Щатково. Несколько дней там находилась вся наша семья – папа, мама, я и брат Коля. Мне тогда было 12 лет, Коля – на два года старше. Когда наши войска пошли в наступление, все кругом стало взрываться, немцам стало не до местного населения. Люди стали разбегаться, кто куда. Наша семья пряталась в лесу, в болоте, в котловане от бомбы…
Было 27 июня. Страшный бой продолжался. Вдруг мы увидели русских солдат, потом снова мимо бежали немцы, стреляли… Немцы кричали, хотели бросить в нас гранаты. Родители просили пожалеть детей…
Под разрывами снарядов я отползла в сторону, чтобы напиться из какой-то лужицы… Все кругом громыхало. Через какое-то время ко мне подполз папа и сказал: «Все, детки, нет у вас больше мамы…» Осколками разорвавшегося снаряда были ранены в голову папа и брат, я – в руку…
В том лесу я видела горящий подбитый танк… Разорванного на части немца… Помню, как мимо нас русские солдаты провели группу полицаев на расстрел. Наши солдаты подсказали папе, как перейти линию фронта: повесить на палку белый платок и идти к нашим… Мы так и сделали. Неподалеку от Щаткова был военный госпиталь. Нас, раненых, перевязали, накормили.
А на следующий день папа снова пошел через линию фронта с палкой и белым платком в тот лес, где осталась лежать мама. Нашел какие-то доски, кое-как смастерил гроб. Похоронил в лесу. И снова вернулся к нам. В город мы из госпиталя возвращались 2 июля, в день моего рождения. Вся улица Минская была в мертвых телах… Жара, зловоние. Помню, на улице Минской дымился немецкий танк… Подбитое артиллерийское орудие стояло на перекрестке улиц Станционной и Гоголя. Горели дома…
Когда мы пришли к своему дому по улице Станционной, 41, нас тоже встретило пепелище. На нашей улице сгорели еще два соседских дома…
А через день я видела, что осталось от центра города. Вместо большого и красивого жилого дома, который бобруйчане и сейчас называют Домом коллектива, на меня глядели руины, остатки стен без оконных рам… Завалы на улицах… Пепелища…
Анна Федоровна МАТЮШЕНКО:
– В то время наша семья жила в доме по ул. Фрунзе, 36, в районе станции «Бобруйск». В 1944 году мне исполнилось 17 лет. Вместе с другими парнями и девушками немцы отправили меня в июне на работы: копать противотанковые рвы, которые тянулись по всему городу от станции «Бобруйск» к району нынешнего ДОКа, к улице Минской. Всю молодежь от 14 лет и старше какое-то время держали в крепости, потом пригнали на станцию «Бобруйск». Наверное, хотели отправить в Германию. Не успели. Начался страшный бой. Поезд, в который нас загнали немцы, стали бомбить с воздуха. Половину поезда разбомбили. Люди кричали жутко. Бежали. Пытались спрятаться. Моему знакомому парню Грише Орловскому, который жил по ул. Чапаева, тогда оторвало ногу.
Какое-то время мы прятались в окопах. Я нашла своих близких. Вместе со мной в окопе прятались моя мама и беременная двоюродная сестра. Громыхали «Катюши». То ли 27-го, то ли 28-го числа прибежали советские солдатики. Говорили нам: «Мы разведчики. Прячьтесь, бой будет продолжаться». И все снова грохотало. Мы втроем пытались спрятаться в каком-то старом канализационном люке в районе нынешнего моста возле станции. Сидели там три дня боев. От грохота, страха, ужаса начались преждевременные роды у сестры. После рождения ребеночек умер. И лишь к 10 утра 29 июня все стало стихать. Поехали обозы наших частей. Помню, какая-то женщина в военной форме дала нам пачку трофейных галет.
Каким я помню Бобруйск в те дни? Искореженным, сожженным. На нашей улице Фрунзе бомба попала в соседский дом… Город на окраинах перечеркивали противотанковые рвы и окопы, которые копала молодежь под немецкими автоматами. Помню, как сейчас, требовали копать ров в ширину шесть метров, девять – в глубину…
Антонина Васильевна БУРОВА:
– В июне 44-го мы с мужем Иваном Архиповичем освобождали Бобруйск. Я была медсестрой в санитарной роте 115-й бригады. Иван Архипович командовал авторотой. Подвозил боеприпасы на передовую. Наша часть подошла к Бобруйску со стороны Паричей. Разместили медицинские палатки в лесочке за Форштадтом. В полевой госпиталь подвозили раненых с передовой.
Особо запомнился день 29 июня. К нашему госпиталю все утро подходили немцы с поднятыми руками. Шли сдаваться. К 10 утра все было закончено. Помню, как дымился центр города. Дым затягивал весь Бобруйск от Кривого Крюка. Наша медрота ехала в Киселевичи по улице Бахарова. Кругом были брошенные немецкие машины, орудия, котлованы от бомб, убитые лошади, мертвые люди. Тела разлагались… Из укрытий выходили люди. Как они нас благодарили!.. Плакали от радости и не верили, что день освобождения наступил.
Ольга ЧИРУК
