С братом разлучила война
— Прежде, еще лет десять назад, я каждую неделю приезжала в редакцию на улицу Чонгарскую, чтобы купить свежий номер «Коммерческого». Всегда читала все статьи в газете и хотела познакомиться с их авторами и фотокорреспондентом. А вот теперь так случилось, что и познакомились. Журналист и фотокорреспондент сами ко мне в дом пришли, — встретила нас у порога 84‑летняя Анастасия Михайловна Кульмякова. — Это дочка меня убедила рассказать нашу семейную историю…
— Мама долго сомневалась: надо ли все это людям знать? Но потом я ей объяснила, что нынешние молодые должны знать о том, что было пережито в годы войны, — поясняет слова матери Татьяна Петровна Королева.
И вот мы вместе с Анастасией Михайловной и Татьяной Петровной рассматриваем старую фотографию, на которой молодая красивая девушка с роскошной копной темных волос запечатлена рядом с 13‑летним подростком, удивительно на нее похожим…
— Это и есть мой братик Сеня, которого двухлетним я потеряла в годы войны. А нашла только в 1955‑м в приемной семье — его звали Володей, и о том, что я его сестра, так тогда и не призналась…
Как так получилось? Первые довоенные воспоминания Анастасии Михайловны связаны с хутором близ деревни Берлож под Паричами. Там жила в одном доме их большая дружная семья, с бабушкой, прадедом, тетями. Родители и трое детей: старшая Евхимия, Настя и Сенечка, родившийся в мае 1941‑го.
Рождество 44‑го
Страшным запомнился январь 1944‑го. 7 января всю деревню немцы погнали «в беженцы». Всех из Берложа угнали в деревню Круки. Туда попали бабушка, тети, мама, все дети. Отца немцы с другими мужчинами куда-то забрали еще раньше, он так и не вернулся. Жили в Круках в хате у бабы Горлачихи — фамилия ее Горлач была. Прежде Круки считались партизанской зоной. Немцы позже там организовали свою зону. Какие-то деревянные доски всем повесили на шею с написанными на них номерами. С этими досками люди регулярно выходили из хат на построение. Для переклички. Старшую сестру Химу отделили, вместе с сестрой папы угнали рыть окопы. А мама тяжело заболела, вставать уже не могла. А тут объявили очередную перекличку, мол, кто из хаты не выйдет, того расстреляют… И расстреливали…
— Я братика на руки, сама плачу, маму поднять не могу… Было много крытых машин. Немцы детей в машины грузили. Вырвал из моих рук немец Сенечку, отбросил его в сторону, мол, беги… А меня с другими детьми — в машину. Я позже узнала, что кто-то братика привел в деревню к бабушке…
Машины шли очень быстро. Где-то возле самых Паричей одна девочка лет двенадцати прямо на ходу бросилась к брезентовому проему и спрыгнула с машины. Немцы стали стрелять по ней. Следом шли другие машины. Выжила ли она?
Кровь для солдат рейха
Приехали в деревню Скобровка. Там было много детей, их всех разместили в хатах в одном конце улицы. В другом конце — немцы, мотоциклы, машины. И вид зарева, полыхающего над Бобруйском.
В хате — двух- или трехъярусные нары. Детей переодевали в одежду в полоску, время от времени куда-то уводили и потом не возвращали. Кровь брали у всех. Сначала не много, говорили, что на анализ.
— Сколько раз у меня брали кровь — точно не вспомню. Я каждый раз сознание теряла. Видно, потом в хату меня кто-то приносил. В каждой хате с нами были девушки в серой форменной одежде, в белых косынках с красным крестом на голове. Говорили с нами по-русски. Наши. То ли воспитательницы, то ли надзирательницы.
Со двора хаты выходить детям нельзя было. Все проволокой огорожено. Утром давали «кофе» — какое-то ячменное питье, в обед — похлебку из щавеля. Очень хотелось есть. Все время.
— Такое было мое детство. Сколько себя помню, всегда хотелось есть, всегда была голодной. И в Круках, и в концлагере по забору донорской крови в Скобровке, и после войны в детдоме, и в годы учебы в училище в Риге, — несколько отступает о темы рассказа Анастасия Михайловна.
Трудно все это вспоминать, снова переживать давние события. Татьяна Петровна капает маме валерьянку. А та роняет: «Где сил взять, чтобы это все рассказать?».
После полутора месяцев нахождения в Скобровке пришло освобождение. Накануне куда-то пропали надзирательницы в серой форме. Ближе к вечеру, еще засветло, в хату пришла женщина и предупредила: «Детки, не спите, вас немцы при отступлении прямо в хате могут сжечь». Никто в ту ночь и не спал. Были страшные взрывы, огонь. Дети говорили, что это партизаны подожгли немецкий самолет. Когда рассвело, все стояли на улице, не знали, что делать. Кто-то сказал идти за хлебом к дороге. Там на дорогу из окна второго этажа работники кухни бросали хлеб.
— Вы знаете, я это здание тогда отлично запомнила, — говорит Анастасия Михайловна. — Двухэтажное — первый этаж кирпичный, надстройка — деревянная. Уже в послевоенные годы я туда поехала с одной женщиной. То здание узнала. Там располагался пионерский лагерь. А местные жители мне показали место, где немцы закапывали сожженные трупы детей. На том месте стоял крест.
Анастасия Михайловна хорошо запомнила долгую дорогу из Скобровки. Шли дети толпой. Взрослые предупредили: мол, не идите по большой дороге ни к Марьиной Горке, ни к Бобруйску, основная дорога опасная. Видели, как немцы бросали танки, машины, убегали в лес.
— Мы шли группой 12 человек, кто-то из Круков, кто из Петрикова, других деревень. Ночевали в какой-то хате, где хозяйка наварила большой чугун картошки, дала вволю простокваши. Впервые за много времени мы тогда наелись. Смотрели зарево над Бобруйском. А потом стали рваться снаряды. У женщины была вырыта узкая траншея, чтобы укрыться. Так она вместе со своими детьми всех нас 12 туда как-то засунула. И все остались живы. Утром она нам сказала: вставайте, наша армия пришла!
Дети бежали по огородам на шлях Бобруйск — Минск. По дороге ехали танки, солдаты махали руками детям. Не останавливались.
Мамина «заполочь»
А на следующий день военные собрали всю скобровскую ребятню и на военной машине привезли в Бобруйск. Стояли на какой-то площади. Дома вокруг в руинах, все дымилось. Лежали грудами распухшие трупы лошадей. На этой же площади всех накормили из солдатской кухни. Отправили в путь с какой-то женщиной-партизанкой из Василевки в направлении Круков. Шли пешком.
— Возле самых Круков у дороги я увидела новый крест на могиле с повязанным маминым полотенцем. Ее «заполочь» я сразу узнала. Тканое полотенце с черным, красным и белым плетением по краям. Упала там на могилу, очень плакала. Какой-то солдат что-то говорил, успокаивал, дети рядом стояли… Я потом после войны, когда выросла, пыталась в Круках найти это место, уже не нашла.
От бабки Горлачихи узнала, что моя бабушка и братик живы, и бабушка должна вернуться в Круки за оставшимися вещами. Через несколько недель бабушка действительно вернулась, забрала в Берлож. Родителей нет. Есть нечего. Детей разбирали по детским домам. Первыми из Берложа в паричский детдом уехали Коля и Петя Шусты, позже — Таня и Володя Вежновец.
— В Паричах в детдоме оказались и мы с Сенечкой. Спали на полу на соломе. Голодно. Сенечка по вечерам хотел есть и очень плакал. Я свой кусочек хлебушка от обеда припрятывала, ему вечером отдавала, чтобы не плакал. Он так и засыпал…
В Паричах Сеню с другими малышами отделили в дом малютки. Он вырывался, все кричал, ругался, как умел: «черт, отдай Настю!» Сердце разрывалось.
А потом в ее жизни был детдом в Щедрине. Там иногда приходили навещать тетя Маруся и старшая сестричка Хима.
Любовь по… рации
Анастасия Михайловна всегда искала брата. Однажды ее в 1948 году как отличницу поощрили поездкой в Бобруйск в гортеатр. Смотрели тогда спектакль «Овод». А у нее была своя главная задача: обойти бобруйские детские дома и найти брата. В тот раз не нашла.
Училась в ремесленном училище радистов в Риге, параллельно оканчивала семилетку. В училище радистов направили девочек из слонимского, альбертинского и щедринского детских домов. Освоила морзянку. Позже была стажировка на горной станции, получила направление на работу в управление гидрометеослужбы Азербайджанской ССР. Принимала погоду, отсылала телеграммы в туркменский Гасан-Кули на границе с Ираном. Работала на островах в Каспийском море. Там и познакомилась со своим будущим мужем.
— Это очень романтическая история, — улыбается моя собеседница. — Мы два года были влюблены друг в друга по рации. Он был начальником радиостанции острова Кулалы, я — радистка на острове З. В. Шалыга. На свидание выходили как Кульмяков и Силивончик (моя девичья фамилия) без позывных, чтобы начальство не наказало. А потом мой жених прилетел с оказией на кукурузнике знакомиться.
Я нашла брата!
Все годы Анастасия Михайловна продолжала разыскивать брата. Писала во все организации, детские дома. Где ей отвечали, где нет. А в 1955‑м взяла отпуск и снова приехала на поиски в Бобруйск. Пришла в дом малютки на Пролетарской: «Я ищу брата». А директор отвечает, мол, строго с этим, не может она ничего сказать.
— Я упала перед директором на колени, в слезах, обнимаю ее за ноги: ради Бога — помогите! Не уйду! А той стало плохо. Ее увели. Позже какая-то другая сотрудница вышла ко мне с журналом регистрации и молча открыла страницу, где были фамилии детей из нашей деревни: Кухно, Силивончик… И был адрес семьи усыновителей. Я пообещала, что никому не признаюсь в том, что мне показали эту страницу.
Когда пришла в дом по этому адресу, приемный отец брата меня сразу узнал. Ведь мы с Сеней так похожи! Он к тому времени уже был Володей. Отец пригласил меня в дом, просил говорить тише, чтобы их квартирантка ничего не услышала и не поняла. Володя стал им родным. А потом пришла мама. Ей отец с порога: «Есть у нас сын, теперь нашлась и дочка». Приняли меня очень радушно. Я пообещала секрет 13‑летнему брату не открывать. А потом он пришел из школы, меня ему представили как родственницу из Казахстана. Я разговаривала с братом, а от волнения темнело в глазах, чуть не теряла сознание… Я и в 1957‑м к ним приезжала, тоже тогда не призналась брату.
А уже позже ему все рассказала старшая сестра. Не смогла она сдержаться. Сеня-Володя после школы поступил учиться в Киевское военное училище. И сестра Хима приехала навестить его, на КПП там и сказала дежурному, что курсанта вызывает сестра. Володя очень удивился: откуда у него может быть сестра? Потом она ему все объяснила.
В Бобруйск Анастасия Михайловна с мужем приехали в 1963‑м. Здесь вырастили двух дочерей. Анастасия Михайловна много лет работала в ремонтно-строительном управлении мастером, уже в зрелые годы окончила заочно минский техникум. Очень тесно дружили с братом до самой его смерти.
Летит время. Сегодня ее младшая дочь Лидия живет с мужем и детьми в Германии, внучка Александра отлично говорит по-русски, а вот младший Виктор русский язык знает хуже. Дочка Татьяны Петровны — Анна — работает в Москве. А бабушка Анастасия Михайловна вместе со старшей дочкой Татьяной на Пасху печет замечательные куличи (нас угощали — мы проверили) и мечтает о правнуках. Так и будет!
Галина ЧИРУК
Фото Виктора ШЕЙКИНА и из домашнего архива семьи Кульмяковых
