Недавно на ярмарке в деревне Горбацевичи увидела необычные картины. Чаще всего в подобной обстановке продаются штампованные, словно под копирку, пейзажи или самые простые натюрморты… Но в этих работах было что-то особенное. Что-то, что заставило остановиться и спросить, откуда они. Яркие и нежные, прорисованные до мелких деталей, хотя в чем-то немного детские и наивные… Оказалось, их рисует человек, страдающий психическим расстройством, постоялец Каменского психоневрологического дома-интерната Анатолий ЧЕРНЕЦКИЙ. Мы решили познакомиться с художником.
В ГУСО «Каменский психоневрологический дом-интернат» живут люди всех возрастов, начиная от восемнадцати. Как рассказала директор интерната Галина Николаевна Савченко, это люди, страдающие эпилепсией, шизофренией, ДЦП, умственной отсталостью, старческим слабоумием. Те, которые не могут находиться дома, или этого не хотят их родственники. Всего 360 человек. Анатолий Чернецкий — гордость интерната.
…Когда у него обнаружились первые проявления болезни, точно не известно. Анатолий окончил Бобруйское строительное училище, жил в семье до восемнадцати лет. Потом болезнь обострилась, и мужчина попал сюда. Сейчас ему 29 лет.
Эта болезнь хроническая. Формы крайне многообразны, и часто человек, находящийся в данный момент в ремиссии, то есть вне приступа, может быть вполне дееспособен. И даже более профессионально продуктивен, чем его среднестатистические оппоненты. Что и продемонстрировал мне Анатолий Чернецкий во время нашей короткой встречи. У него тоже случаются острые приступы, когда необходима экстренная медицинская помощь и строгий надзор. Но в тот день, когда я пришла знакомиться, Анатолий чувствовал себя хорошо.
…Его речь — прерывистая, часто он с трудом выискивает из памяти нужные слова. Но вместе с тем, когда слово все-таки находится, оно оказывается удивительно точным и глубоким.
Я застала его за любимым делом — рисованием. В его картинах есть что-то от Ван Гога, Шишкина, и что-то особенное — только его, собственный стиль. Поражает, как человек, которого никогда не учили рисовать, умеет работать с цветом, владеть разными техниками живописи…
* * *
— Анатолий, что вы чувствуете, когда рисуете?
— Наверное, спокойствие. Когда рисуешь, день проходит быстрее. У меня очень долгие дни.
— Есть картина, которую вы бы очень хотели нарисовать?
— Очень хочу нарисовать портрет дьявола. Не таким, каким его обычно представляют. А таким, какой он есть на самом деле.
— А вы знаете, какой он?
— Мне кажется, что да. Но когда я начал эту картину, меня уговорили не рисовать дальше. Дело в том, что это может плохо повлиять на меня. Мне нужно стараться избегать негативного, чтобы не спровоцировать болезнь. Поэтому мне предлагают в основном рисовать природу. Иногда даже подсказывают сюжеты…
— А есть картины, которые вы рисовали только сами? Без подсказок?
— Конечно. Мне очень нравится моя картина о задумчивости (на фото). Там белый воздух, цветы, красивая девушка… Это мой другой мир. Так я вижу мир.
* * *
Анатолий начал рисовать именно здесь. Дома он никогда не держал в руках кисти. Началось все случайно: мужчина заметил, как рисует один из санитаров. Ему захотелось повторить. Работники интерната обратили внимание на это и поощрили его начинания, дали краски, кисточки, выделили ему отдельную мастерскую. Сперва он пробовал писать религиозные сюжеты, но потом решил, что для такого большого дела опыта у него маловато, и принялся за пейзажи…
Пожалуй, одно интервью вместит только малую часть нашей беседы. Мы поговорили с ним о Шишкине и Айвазовском, о Боге и дьяволе… О семье Анатолий заговорил сам…
* * *
— Когда меня поместили сюда, я думал, что меня подлечат, а потом брат или сестра заберут меня обратно домой. Родителей у меня нет. Но дом и семья ведь есть. Брат сначала часто приходил. Спрашивал, какую мне дадут пенсию. А когда узнал, что размер пенсии зависит от диагноза, говорит мне: «Ну, ты прикинься еще большим дурачком. Пусть денег побольше дадут». Такие слова услышать — больно… стыдно… И обидно. Я брату был не нужен, он все время только о деньгах думал. Потом он стал все реже и реже приходить.
— Вы по нему скучаете?
— Я ведь понимаю, что мне здесь лучше. Знаю, что болен, что моя болезнь может и мне навредить, и окружающим. А здесь я... в доброте. Скучаю ли по брату? Понимаете, без родных… жизнь… не та… Но он от меня отрекся, и мне надо с этим жить.
* * *
Анатолий пытается справиться с обрушившимися на него бедами. Но удается это не всегда. Когда Анатолию особенно плохо, пейзажи получаются хмурыми. Но в остальные дни на его полотнах — рождественская зима, яркая желтая осень, сказочные животные, цветы. Работников интерната радует, что преобладают в его коллекции именно радостные сюжеты. Его картины тут на всех стенах, на обоих этажах здания! Сколько же у него работ? Десятки? Может, уже сотни? Анатолий признается, что давно сбился со счета.
* * *
— Есть ли у вас заветная мечта?
— Есть… Это моя самая заветная мечта (долго молчит. — Прим. А. Т.). Но она плохая. Я хочу исчезнуть. Быть сво-о-бо-о-одным!
— Исчезнуть из этого дома? Вам тут не нравится?
— Нет, вообще исчезнуть (разводит руками вокруг. — Прим. А. Т.). Из всего этого. Я тут не нужен, почти ничего не умею делать сам, обуза, без родных. И я знаю, что мои проблемы не решатся. Хочу исчезнуть. Стать наконец-то легким. Легким…
* * *
В прошлом году на территории дома-интерната стала действовать небольшая часовня, которую построили на собственные деньги и на пожертвования. По словам работников, здесь каждый из постояльцев находит успокоение… Даже если до болезни человек не верил в Бога.
Мой собеседник тоже часто туда приходит. Он не просит Бога о том, чтобы когда-нибудь его картины стали знаменитыми, или у него появилась семья, или чтобы болезнь не брала верх над ним подольше… Он смирился. Мне кажется, есть в его душе что-то, благодаря чему, несмотря ни на что, он и без исчезновения сможет обрести свободу и легкость.
Возможно, таким спасением станет для него живопись…
Анастасия ТРУШНИКОВА
Фото автора
