В последнее время на улицах Бобруйска все чаще можно встретить людей с протянутой рукой. Причем внимательный взгляд заметит, что стоят «на паперти» одни и те же личности и в одних и тех же местах. Что это? Несчастные судьбы одиноких бобруйчан, выброшенных по каким-то причинам на обочину жизни? Или новый вид незарегистрированного бизнеса?
Владимиру шестьдесят четыре года. Его место «работы» — в сквере между театром и Свято-Никольским собором. Давайте спросим у него, как так получилось, что год за годом стоит он здесь с шапкой в руке?
— А куда еще деться? — отвечает Владимир и улыбается, заглядывая мне в глаза.
Он улыбается во время всего нашего разговора. Но это не бездумная улыбка. Больше похоже на то, что он рад поболтать и неважно, на какую тему.
— У вас нет денег? — спрашиваю я.
— У меня пенсия два восемьсот! Я на шинном знаете сколько отработал? Больше двадцати лет! Хоть и работяга обычный, но пенсия у меня есть! — отвечает Владимир гордо. — Только что значит сейчас два восемьсот? Я живу в общаге, в комнате у наркоманов, они у меня все забирают. Прихожу, и мне сразу: «Выворачивай карманы!» В милицию? Конечно, обращался! В первый раз и даже во второй. Но ничего они не сделали! Поэтому у меня остаются только те деньги, которые я успел спрятать. Или проесть.
— Или пропить?
— Ну ведь видно же по мне, что я не пью, — слегка обиженно говорит Владимир. — Не пил и пить не буду. Бывает, что кто-то предлагает мне не деньги, а еду, потому что боятся, что пропью. А я с радостью беру еду! Спасибо!
— Почему же вы живете у наркоманов?
— А где еще? Из дома, от жены то есть, давно ушел. Есть дочка, сын, внуки, но никто из них со мной не общается. На улице я уже семь лет. Где мне жить? В приюте на Бахарова месяц жизни стоит больше моей пенсии. В бомжатнике на Пушкина можно переночевать, но там не кормят. А в общаге мне хоть еды дают.
— Кто? Наркоманы? Они же у вас деньги забирают!
— Забирают, но кормят. И не выгоняют! Я ж туда нелегально хожу жить. Я даже сам пропуск себе напечатал. Сначала с милицией выгоняли, а потом смирились и начали пускать.
— А квартиру снять? Комнату?
— Так вся моя пенсия уйдет на аренду да коммуналку! На еду не останется! Лучше уж у наркоманов. Да и знаете… Я привык уже вот так, на улице! Не смогу уже по-другому жить. Привык и все!
…Пока мы разговариваем, мимо проходят люди. Кто-то удивленно оглядывается на нашу пару, кто-то прячет глаза и ускоряет шаг, когда видит протянутую Владимиром шапку, а кто-то… здоровается!
— Вы здороваетесь с каждым третьим! — удивляюсь я.
— Так я же все время тут стою. Уже многих знаю. Вас вот тоже знаю. Вы почти каждый день тут идете: сначала в девять утра в одну сторону, потом в пять вечера — в другую. Иногда подходите, что-то даете. Конечно, знаю! Что мне еще тут делать? Я за людьми наблюдаю.
— А у вас, получается, тогда какой… график?
— Почти как у вас. Иногда только чуть позже остаюсь, а иногда и раньше ухожу! У меня-то начальников нету! — Владимир рассмеялся и снова кому-то кивнул. На этот раз женщине, которая везла мимо нас бутылки на тележке.
Следующий вопрос возник сам собой:
— А женщины тоже вот так стоят?
— Стоят, но реже. Под магазинами раньше стояла одна все время. Плакат у нее был на лечение ребенка. На таких плакатах нормально можно срубить. Эти в основном работают на кого-то. Не на белорусов, в общем, если вы понимаете. По мне — так лучше самому на себя работать. Хотя я тоже как-то с таким плакатом работал.
— И что на нем было написано? Кто вам его дал?
— Да на лечение какое-то, я не читал особо. Это меня в Россию возили работать в прошлом году. Я стоял возле нашей биржи труда, думал, мало ли, работа какая подвернется. Тут ко мне подходят, предлагают в Россию поехать. Сразу и про плакат объяснили, и про все. Но они мне ничего не заплатили! То же самое — забирали все, что не успевал спрятать. Поесть давали и только. Да ну их…
— И сколько вам подавали, глядя на этот плакат?
— В России дают больше. За день снимал сто тысяч российских во‑о‑бще легко! (По нынешнему курсу это больше 1200 долларов. Возможно, Владимир все-таки имел ввиду 1000 рублей. — А. Т.) А здесь в день не больше ста тысяч, но белорусских. Чаще — меньше. Кто тысячу даст, а кто десятку. В праздники больше подают. Вот Крещение недавно было, я возле церкви пятьсот снял! Представляете?! Пятьсот! Я колбасы купил, и осталось еще! В такое время можно халтурить. Вот продавщице одной, которая от прилавка не могла отойти, я воды принес освященной. Она мне денег дала и еще пирожков. Другой мужчина в очереди не хотел стоять, а я прошел без очереди и взял ему воды. Тоже дал денег мне!
— А вот на другом конце аллеи еще один мужчина стоит, просит. Друг ваш?
— Конкурент. Но он не мешает мне, все нормально. Он по-своему просит, а я по-своему. У него нога больная и палочка, он грустный. А я старый. И я улыбаюсь.
— Так значит, улыбка — это профессиональное?
— Да не! Я просто сам по себе такой. Не могу по-другому, хе-хе. А вот иногда молодой такой парень приходит сюда… Вот этот со всех сшибает! Нам ничего почти не остается!
— А вы как-то иначе работать не пробовали?
— Так нету ее, работы! Нету! Вот я у цыган в Титовке работал несколько месяцев. В пять утра поднимали, заставляли за конем убирать, кормить его. Потом давали хлеба с молоком. Я от них быстро сбежал.
— Вам тут холодно стоять? Зима же…
— Ой, да вы же замерзли уже совсем, идите греться! А я‑то привычный. Мне нормально. Только вот ночью морозы, приходиться идти в общагу к моим наркоманам. По подвалам надоело тягаться, не хочется. А летом и прямо на лавке за кустами можно поспать. В основном стою здесь, на дорожке, к церкви не подхожу, там гоняют. А бывает, возле магазина стою. Там еды могут купить. В Бобруйске подают и женщины, и мужчины — все! К нам вот приезжает почти каждые выходные из Осиповичей один мужик, он возле Свято-Георгиевского храма обычно работает. В Осиповичах не так подают! Из Кировска тоже ездят сюда часто. Бобруйчане — добрые. Спасибо им.
И вам спасибо.
Анастасия ТРУШНИКОВА
Фото Виктора ШЕЙКИНА
