— Да я тебе хоть сейчас любую мину обезврежу (после небольшой паузы продолжает со смехом. — Прим. автора), могу и поставить… где-нибудь. Ну, это как прикажешь!
Федор Васильевич Рудковский не утратил чувства юмора, хотя и учился саперному делу в строгой школе — на войне.
Тот, кто ошибается один раз
— Свое дело в сорок четвертом я запомнил хорошо. Нельзя было плохо запомнить. Действовать нужно было четко и быстро. И, конечно, внимательно. Мины ставили по шаблону. Можно сказать, в шахматном порядке, но сложнее: где-то — чуть наискосок, где-то — на немного большем расстоянии, где-то — меньшем. Если по минному полю хоть пару шагов сделать без миноискателя, то… Был вот у нас случай. Так как саперы разминировали не все поле, а только туннель для прохода армии и техники, мы эту дорогу ограждали флажками. Как-то один командир решил обогнать идущую впереди роту, пошел с краю огражденной дороги и несколько шагов сделал мимо флажков… Остался без ноги. Но хорошо, что вообще выжил!
Попадались и засекреченные мины. Например, «двойные». Ты обезвредил ее, вроде бы все в порядке. Но если не заметил, что от нее идет протяжка — тонкий шнур к другой мине — ты погиб. Вторую мину нужно в таких случаях обезвреживать одновременно с первой. В нашем батальоне один раз сапер не заметил шнура… Погиб.
Каждая заминированная полоса охраняется от саперов. На одном разминировании нас обстреляли из танка. Один из снарядов разорвался рядом со мной. Меня контузило. Но ничего — в госпитале быстро поставили на ноги.
В одном доме с врагом
До призыва на передовую 17-летний Федор жил в поселке Залесье (около семи километров от Бобруйска). О начале войне он и его односельчане узнали, когда немецкая авиация разбомбила Бобруйский аэродром…
— Мы, конечно, все слышали. Какая же тогда паника поднялась! — вспоминает ветеран. — А потом и по радио объявили — война. Страшно? Да не было страху… Чего бояться-то, если ты и не знаешь, что такое война? Мы же не знали, что немцы так быстро до Бобруйска дойдут.
А вошла война в дом уже в начале 41-го. «Вошла», причем, во всех смыслах. В поселке разбил лагерь немецкий отряд, в некоторых домах враг стал жить. В том числе и в доме Федора Васильевича.
— Немцы приказали нам переселиться в стопку (помещение, где хранились овощи. — Прим. автора). А сами стали в хате жить. Они никого не били, еду почти не отбирали, женщин наших не трогали… В общем, спокойно мы жили. Они к нам и обращались только, когда изредка хотели забрать наших кур и яйца. «Швайн, русь!» — все время нам говорили. Это значит, наверное, что мол, плохие мы (скорее всего, имеется в виду слово «schwein», что в переводе на русский означает «свинья». — Прим. автора). Через полгода они двинулись дальше на фронт. Помнится, у нас тогда неурожайный год выдался. И мы, чтобы испечь хлеб, добавляли в тесто муку из желудей. Но война к тому голоду не имела прямого отношения.
Горячиесражения
Когда Красная Армия пошла в наступление, на фронт попал и Федор Васильевич — в саперно-инженерный батальон.
— Больше всего нам досталось при форсировании Вислы, — вспоминает ветеран. — Мы подготовили переправу, к берегу подошли солдаты, техника… Хотели начинать операцию, и вдруг — обстрел! Артподготовка, массированная артиллерийская немецкая атака! Наши стали разбегаться, прятаться. Кто-то забрался в яму под шоссейной дорогой, а там — немецкий солдат! Сидит — и в аппарат что-то своим передает, рассказывает… Значит, он корректировал всю их атаку: поэтому сорвалось наше форсирование. Мы его передали высшему командованию. А позже — свободно переправились. Жертв, к счастью, не было, только раненые. За многочисленные опасные переправы меня наградили орденом Красной Звезды.
Когда форсировали Одер, мы тоже попали под обстрел. В тот раз нам пришлось переправлять пушки по реке. Я (старший сержант) и пятеро солдат забрались в одну из первых лодок, надо было добраться до шлюза. Но не успели мы до него доплыть, как нас стали обстреливать из крупнокалиберного пулемета. Чтобы спасти пушку и солдат, я прыгнул в воду и стал тянуть лодку к берегу. Был март, холодно. Но я справился. Лодку с пушкой мы замаскировали, все остались живы. За это форсирование меня наградили вторым орденом Красной Звезды. Когда война закончилась, я получил также орден Отечественной войны первой степени.
«Подумаешь —86 лет!»
— Бывало, что кухня сутками не доходила до нас. Приходилось терпеть голод, есть подножную еду, ягоды… Окончание войны я встретил в порте Росток, что на севере Германии. Там мы пробыли около полугода, а потом всех фронтовиков перебросили в Среднюю Азию — в Самарканд. Наша задача там была — вылавливать дезертиров. Вот где плохо кормили… На первое рассол, на второе бобы. Вот и вся еда. Когда мы стали уже пухнуть от голода, нас демобилизовали. Шел 47-й год.
На родине я где только ни работал… И в КГБ, и надзирателем в тюрьме, и комплектовщиком на шинном… Когда на пенсию вышел, пошел работать сторожем в школу. Ну а сейчас на даче тружусь. А как же! Я еще полон сил! Подумаешь — 86 лет…
Анастасия ТРУШНИКОВА
Фото Федора ПРОКОПОВА
