Сегодня мы снова переносимся с вами в ту далекую для нас эпоху хрущевской оттепели, в тот дивный дворик по улице Интернациональной в Бобруйске, откуда мы и стартовали. Причиной моего столь неожиданного кульбита вполне можете считать в очередной раз вывалившуюся на вашего покорного слугу стопку давно забытых фотографий из «позапрошлой» жизни... 

Ранее были опубликованы:

1. Теплый город Бобруйск
2. Игры в домино и «классики»
3. А навстречу «Человек-амфибия» идет...
4. Развлечения микрорайоновской «шпаны»
5. «Ковбои» из 19-й школы
6. Могилев, молодость, рок-н-ролл
7. Звучание душевных струн и тайна длиною полвека
8. Хиппи едут в Ригу. Через Бобруйск
9. Дэвид Бобер и другая «антисоветчина»
10. Не забывайте старых друзей
11. Тюрьма в институтском дворике
12. По следам старых фотографий
13. Суперфантастическое событие 1978 года, или Концерт, который не состоялся
14. От «последней электрички» к последнему катеру
15. Под тяжестью неба
16. Тополь у «Березки»
17. Если друг оказался вдруг…
18. «Люди встречаются, люди влюбляются, женятся…»
19. Банджо, которое мы потеряли
20. Волшебные кольца Русалки
21. «Нимфа» по имени Дина и «Рыба» с домиком Тани
22. Он улыбнулся на последнем вздохе
23. «Высоцкого мы не могли остановить…»
24. Пластинка с берегов Америки
25. Что роднит Мишу бобруйского и Мика английского
26. Дороги, которые нас выбирают 
27. «Когда меня не станет, я буду петь голосами моих детей…»

Я со своими одноклассниками 7 ноября 1971 года на демонстрации. Безмерно дорогие моему сердцу люди – Света Шабалина, Таня Самохина, Таня Ильина, Валя Быкова, Гена Луцевич, ваш покорный слуга, Саша Желдак, Коля Ананич. Не забывайте своих старых друзей!

...В жизни бывает очень тяжело переложить себя из одного положения в другое. Неимоверно тяжело. Иной раз даже болезненно, если не сказать больше... Поэтому многие из нас на протяжении длительного периода времени так и остаются там, где они однажды, к примеру, бросили якорь. В той самой, как нам кажется, тихой и безветренной гавани. Ведь для любых глобальных телодвижений нужны жизненные силы, а где их наберешься, чтобы изменить свое годами обустраиваемое положение. Жизненные силы на базаре не купишь…

Совсем другое дело – творчество. Оно дает нам бесценную возможность в один момент перенестись туда, куда позвало воображение, куда вдруг захотелось вернуться вновь. И не только для того, чтобы ублажить самого себя, но и для возможной радости тех читателей, которые некоторое время следили за твоим творчеством.

«При слове «Бобруйск» собрание болезненно застонало…»

Так что, друзья, переносимся с вами снова в ту далекую для нас эпоху хрущевской оттепели, в тот дивный дворик по улице Интернациональной в Бобруйске, откуда мы и стартовали. Где когда-то жили мои друзья детства, одноклассники…

Как говорится, литературные классики нам в помощь: «При слове «Бобруйск» собрание болезненно застонало. Все соглашались ехать в Бобруйск хоть сейчас. Бобруйск считался прекрасным, высококультурным местом» (Ильф и Петров, «Золотой теленок», глава II «Тридцать сыновей лейтенанта Шмидта»).

Легендарный учитель пения СШ №19 Юрий Антонович (или просто Юра, как мы его звали между собой) музицирует в летнем лагере под Бобруйском, 1971 год.

Причиной моего столь неожиданного кульбита вполне можете считать в очередной раз вывалившуюся на вашего покорного слугу стопку давно забытых фотографий из «позапрошлой» жизни – разгребая родительские «завалы» в виде каких-то старых книг, альбомов и конвертов, я ощутил неимоверный прилив жизненных сил от созерцания фотографии из неожиданно появившегося пакетика, на которой мы с мамой стоим возле бобруйского кинотеатра «Мир». Наверное, наши ушедшие родители по-прежнему обладают какой-то особой способностью в нужный момент привносить в нашу сегодняшнюю жизнь определенные импульсы. По своему усмотрению. А для нас главное – как минимум это замечать.

С мамой возле кинотеатра «Мир». Бобруйск, 1962 год.

Фотография в момент сразу же вернула меня в 1962 год, когда папа щелкнул затвором своего фотоаппарата. Мне кажется, тогда это был «ФЭД» (советский дальномерный малоформатный фотоаппарат. Производился Харьковским производственным машиностроительным объединением «ФЭД» с 1934 по 1955 год. Вначале -- Харьковской трудовой коммуной имени Феликса Эдмундовича Дзержинского, созданной из бывших беспризорников знаменитым педагогом Антоном Макаренко. «ФЭД» является почти точной копией немецкого фотоаппарата «Leica II», сразу после выхода получившего широкую популярность в быту и фотожурналистике).

1962 год знаменателен для меня тем, что 1 сентября я отправился в первый класс 19-й школы. В очень оригинальном (брюки-бриджи) костюмчике, пиджак которого и был на мне в момент фотографирования возле «Мира». Похоже, снимок сделан где-то в погожий сентябрьский день, вряд ли бы купленный к такой серьезной дате костюмчик родители распаковали и пустили в оборот раньше моего первого в нем похода в школу.

Конечно, шорты и сандалии – не самое в данном случае крутое дополнение к моему комплекту, пижоном ощутить себя тут никак не получалось. Но как хотелось!

Ситуацию спасает улыбающаяся мама. Отец всегда старался перед съемкой всеми доступными способами расшевелить фотографируемых. Обычно вставлял что-нибудь анекдотическое. Но только два-три предложения, не больше. Как видим, маму шутка рассмешила, а я не очень-то врубился. Но тоже попытался изобразить какие-то эмоции.

Мои родители с сестрой в городском парке. Бобруйск, 1964 год.

Вполне возможно, что через пару секунд отец передал фотоаппарат мне и, дав несколько обязательных указаний, позировал вместе с мамой. Но такой фотографии в вывалившейся на меня стопке не обнаружилось. Наверное, не справился я тогда с заданием, смазав картинку. Зато блеснул в другом случае, чуть позже, тоже в парке возле кинотеатра. По-моему, для семилетнего пацана и пленочного фотоаппарата неплохо, вам не кажется?

Мой папа (справа) и его дядька Иосиф из Гомеля со своими детьми и моей сестрой на лужайке улицы Интернациональной. Бобруйск, 1963 год.

И еще один кадр, уже непосредственно на улице Интернациональной (где изображены мой папа и его дядька Иосиф из Гомеля со своими детьми и моей сестрой), подтверждает успехи автора этих строк в деле освоения фототехники. Спасибо учителю.

Беседуя с цветами и вазами

Мама (чего не сказать о папе) к музыке всегда относилась без особого придыхания. И случись какой-нибудь даже бытовой диспут музыкальной направленности, она была бы в числе тех, кто испарился при первом удобном случае – ведь мама совсем не тяготела к глубинному погружению в темы, не вызывающие у нее большого интереса. Почитать книжку – совсем другое дело, но что-либо слушать, а уж тем более рассуждать по поводу всяких там аранжировок, ей никогда даже в голову не приходило.

Вряд ли в молодости (1957 год) моя мама предполагала, что в жизни еще будут трудные времена.

Иной раз, правда, душа ее таяла при звуках отдельных музыкальных композиций, но случалось это крайне редко, по большей части в более молодые годы. Когда же не стало папы в 1997 году, когда она, уже давно проживая в Могилеве, вышла на пенсию, тем самым сузив жизненный кругозор, ее музыкальные интересы, само собой, растаяли как снег.

Моя мама (в центре) с соседями, супругами Доманьковыми – вдоль по Интернациональной (справа – ограда стадиона «Спартак»). Бобруйск 1961 год.

Правда, я иногда снабжал маму билетами на какие-нибудь концерты, но выступления всевозможных «звезд» различного масштаба были для нее скорее способом как-то скоротать одиночество, о котором мало кому было известно, а не поводом для развлечения и душевной услады. За эти почти два десятка лет после смерти моего отца мама научилась разговаривать с предметами, как с живыми людьми, которых она очень любила, которых часто и с любовью вспоминала.

Мои первые шаги (в отличие от настроения) были не самыми впечатляющими.

Однажды я предложил ей породистого пушистого кота, но она отказалась, сославшись на переживания за его судьбу: «Вот я поеду куда-нибудь в город, а котик вдруг сбежит. Или, не дай Бог, помрет. Что мне тогда делать? А я к ним очень привыкаю…»

Так и жила наша мама-бабушка, беседуя с вазами и цветами, уговаривая светильники и люстру, советуясь с туфлями и картинами. Что касается последних, то в квартире у нее картин было особенно много, я в свое время увлекался живописью и снабдил маму портретами, пейзажами, натюрмортами на все случаи жизни. Не сказать, что это были шедевральные полотна в неповторимых рамках, так, скорее, искренние движения души и кисти самодеятельного художника, оформленные в стиле «домашний уют». Особенно впечатлял женщину портрет бородатого мужчины с большими добрыми глазами, который висел в кухне. Его вешал на стену еще папа года за два до своей кончины.

Мама прекрасно знала, что на картине был изображен битл Пол Маккартни. Я написал его портрет еще во время учебы в институте. Мак мне помогал. Маме больше всего нравилось то, что битл был чем-то похож на меня в молодые годы. А что может быть дороже для матери, чем образ сына, пусть даже и названный заморским именем Пол.

Предположу, что мама, после смерти папы оставшись одна, обычно всегда садилась за стол так, чтобы бородач с добрыми глазами был напротив нее, он вроде как даже принимал участие в трапезе. Жалко, я нарисовал практически только лицо битла, вот если бы были руки, то она вполне могла бы себе представить, что Маккартни берет с тарелок еду или хотя бы пытается прикоснуться к чашкам. Точь-в-точь как сын.

Незыблемая традиция

А еще мама установила традицию, которая свято соблюдалась: один раз в неделю я обязательно приходил к ней на ужин. Как правило, в понедельник после работы, часов в семь вечера. Иногда брал сына или дочь, но чаще всего заявлялся один. Традиция существовала на протяжении всех лет со дня смерти папы. Конечно, Пол Маккартни тоже принимал активное участие в таких вечерних посиделках, всегда придавая общей атмосфере особый, если хотите, ливерпульский колорит, что ли. Мама, правда, вряд ли бы согласилась с этим утверждением, ведь в Ливерпуле, да и вообще за границей, она никогда не была, с тамошними колоритами не знакома, но изображенный облик битла оказывал на нее благотворное воздействие совсем по другой, уже нам хорошо известной причине.

Любимый мой дворик, ты очень мне дорог... Бобруйск, 2021 год.

Более того, готовясь к очень важным для нее встречам, она частенько консультировалась с Полом Маккартни по поводу меню. Об этом я узнал чуть позже. Внимательно выслушав бабушку, Пол обычно, не меняя выражения лица, давал полную раскладку блюд. В итоге все были сыты и довольны: «I Feel Fine», как спел бы легендарный британский квартет.

Безусловно, никакой «Feel», а тем более «Fine», маме не был известен, тем не менее каждый такой теплый ужин или точнее – встреча родных людей за столом доставляла ей впечатлений на целую неделю, которыми она потом и жила.

А уж если случалось, что кто-нибудь из знакомых или немногочисленных подружек нашей героини звонил ей в момент застолья на домашний телефон, она с какой-то особой гордостью сообщала, что в данный момент разговаривать не может: «Женя у меня в гостях!» В этой ситуации молчаливое согласие Пола Маккартни лишний раз свидетельствовало доказательством того, что мама поступает правильно – сын ведь раз в неделю на часик заглянет, этим временем нужно дорожить, а поболтать со знакомыми по телефону можно в любое другое время.

Фельдшер-акушерка поликлиники Бобруйского завода РТИ Софья Булова, 1963 год.

Иной раз случалось, что мама чувствовала себя не самым лучшим образом, то сердце пошаливало, то давление прыгало. Да мало ли проблем со здоровьем случается у восьмидесятилетнего человека? Я тогда всячески старался отговорить маму от какой-либо стряпни и подготовительной суеты, предлагая перенести или вообще отменить встречу. Но она всегда не соглашалась и отвечала: «Не надо, сыночек, ничего отменять. Я уже привыкла. Пусть будет так». И если начальные слова этой несколько шероховатой фразы иногда менялись, то концовка: «Пусть будет так» всегда звучала в неизменном виде.

Я, собственно, никогда не анализировал такие мелочные детали: ну, подумаешь, старушка-мать каждый раз отказывается переносить встречи, отвечая примерно в одном и том же стиле. Ну и что в этом особенного?

Но однажды я все-таки попытался напрячь память и вспомнил: она действительно всегда заканчивала фразу этакими тихими проникновенными словами: «Пусть будет так». Без какого-либо дикторского изыска, которым никогда не могла похвастаться, без особой значительности, наоборот, в слове «пусть» мама очень часто «глотала» букву «т», оттого создавалось впечатление, что она спешит побыстрее закончить предложение и окончательно укоренить своего собеседника в мысли о невозможности переноса встречи. Она так поступала всегда.

К такому необычному заключению я пришел только в 2015 году, когда мамы не стало. Она умерла в больничной палате кардиологического отделения-- так и не смогла восстановиться после коварной болезни, проведя в больнице две недели. Эти четырнадцать дней и стали тем непродолжительным периодом времени, когда к ней домой на ужин вечером в понедельник никто не приходил. Мы приходили лишь в больничную палату.

В Бобруйск, домой! У своего первого подъезда дома 64 по ул. Интернациональной. Бобруйск, 2021 год.

Там, дома, оставался только нарисованный Пол Маккартни с большими добрыми глазами, который несколько раз и в самом деле попытался прикоснуться к приготовленным тщательно вымытым тарелкам и чашкам на столе, но, по понятным причинам, не смог этого сделать. Ему осталось разве что попытаться лишь в очередной раз напеть мотив своей еще битловских времен песни «Let It Be – Пусть будет так», замечательной, просто волшебной песни, которую мама совершенно не знала, но которая в последние годы жила в ее квартире и даже стала своеобразным жизненным девизом.

Надеюсь, мое виртуальное общение с родителями каким-то образом вдохновило и читателей, также вспомнивших своих дорогих сердцу людей, которые для каждого из нас – навсегда.

Продолжение следует.

 

Евгений БУЛОВА. Фото из архива автора. «ВБ»